Сброс оружия — это его личная инициатива. Он опасался, что кто-нибудь из команды получил от Жердева дополнительные инструкции, и по этой причине следил за каждым жестом товарищей и уловил бы сомнение или нерешительность даже в случайно брошенном взгляде. Плеснув на вооружение последние капли бензина, Виктор снова щелкнул зажигалкой. Первыми загорелись, выбрасывая в небо черный дым, противогазы…

Когда все закончилось, он занял место на заднем сиденье «шестерки», уступив переднее Кравцу. Глядя на его заросший затылок, отдал распоряжение Хатунцеву:

— Поехали, поехали, Хэнк. Шевели поршнями. — И только сейчас назвал пункт назначения: — Машины оставим на Яузе.

— Яуза большая, — перебил было его Хатунцев.

— Езжай к Богатырскому мосту. Между мостом и железнодорожным переездом на Рижском проезде есть съезд, я покажу. Мне нужно кое-что обдумать. Поедем молча.

— Как скажешь.

Не обиделся ли Хэнк? Эта старая сволочь только маскировалась под ужа, безобидная раскраска скрывала под собой кожу смертоносной гадюки. Он может затаить злобу и натурально выплеснуть ее в удобный для него момент. Надо бы с ним помягче… в эти последние минуты.

— Не торопись. Езжай спокойно — как ты умеешь.

— Вот так? — Старый Хэнк, включив поворотник, как курсант автошколы, аккуратно объехал возвращавшийся обратно грейдер.

— Да, так, — машинально поддакнул Биленков. Он вдруг вспомнил свою первую беседу с Хатунцевым. Тот дал согласие влиться в коллектив Ситуационного центра, перебив Виктора на полуслове: «Это много лучше, чем торчать в этой дыре без работы». Он жил в районе 54-го километра МКАДа в доме напротив железнодорожного переезда и от постоянного шума днем и ночью потихоньку сходил с ума.

От дома Лесника до места, названного Биленковым, было рукой подать. По Богатырскому мосту проходила одноименная улица, соединяющая два шоссе — Богородское и Белокаменное. Это был старый кирпичный мост с пешеходным, автомобильным и трамвайным движением. Низкий, с лестничными спусками на набережные, он стал первой преградой для судоходства на Яузе. Чтобы не нарваться на патрульную машину, Хатунцев подъехал к железнодорожному переезду через безымянные аллеи национального парка и уже с Яузской аллеи свернул к реке. Впереди обозначилась дорога на Богатырский мост, и Биленков со своего места подсказал:

— Езжай прямо.

Асфальтовая дорога закончилась, машины затрясло на грунтовке, слегка раскисшей от недавнего дождя. Подавшись вперед, Билл зорко всматривался в дорогу в ожидании съезда к реке.

— Поворот!

— Слева, справа?

— Слева!

— А, теперь вижу.

— Сворачивай. Притормаживай. Стоп! Гаси огни. Посидим немного, прислушаемся.

Биленков открыл дверцу со своей стороны, Хатунцев — со своей, и салон «Жигулей» превратился в раковину, можно было различить даже поток воды, катящийся к другому мосту — Оленьему.

Прошло три или четыре минуты. Сказав себе «пора» и переложив пистолет Коровина в карман куртки, Виктор вышел из машины. Задержал Хатунцева:

— Включи-ка ближний свет, — и сел на капот «шестерки».

Оперативники были вынуждены встать в свете фар, как артисты перед рампой. А единственным зрителем был Биленков, и ему откровенно понравилась декорация: подсвеченные кусты, в его представлении походившие на австралийский буш, резкие тени, отблески на быстрой, казалось, реке. Впрочем, он недолго оставался на капоте. Со словами: «Всему когда-нибудь приходит конец», — покинул свое место и, открыв багажник, вернулся уже с тяжелым баулом. Доставая из него по одной пачке долларов, разложил на капоте содержимое на шесть кучек, и каждая получилась в форме пирамиды.

— Как на рыбалке, — нарушил молчание Хатунцев, приковав свой взгляд к деньгам. — Мы с соседями объединялись в артель, рыбачили, раскладывали улов на кучи. Потом все отворачивались, кроме одного. Он-то и показывал на горку рыбы и спрашивал: «Кому?» Кто отвечал «мне» или поднимал руку, получал эту свою часть. И так до конца, пока каждый не получил свое.

— Пока каждый не получит свое, — повторил Биленков и поднял на Хатунцева глаза. — Справедливо. Только непонятно. На кой хрен вы отворачивались? Что, кучки были неравные?

— В том-то и дело.

— Вы собирались в артель, так?

— Так.

— А в артели, как в бане, все равны. Почему же кучки были разные? — начал заводиться Билл. — Ради спортивного интереса, что ли? Или этажи в расчет принимали? Этот живет на первом, этот на пятом. Этому больше, этому меньше…

— Потому что рыба разная была: бель, щука, линь.

— Ну и?..

— Допустим, попалось в сети шесть щук — на шесть, пять, четыре, три, два и один килограмм. Каждому хочется щуку, правильно? Та кучка, что поменьше, восполнялась белью или линем.

— Значит, в одной куче могла быть всего одна щука, но большая, а в другой — одна бель и маленький щурок. Но вес у всех кучек одинаковый.

— Ну да.

— Вот здесь, — простер руку над равными кучками Виктор, — одни только доллары. Никаких марок, франков и рублей. А мы не на рыбалке.

— Мне встать в строй?

Биленков помедлил с ответом, хорошо понимая причину, по которой отчасти дурачился ветеран: никогда еще доли не были такими внушительными. Капот советской машины мог прогнуться и от одной доли, чего уж говорить о целых шести?

— Подойди, — позвал он Хатунцева. — То, что я скажу тебе, относится ко всем нам. С этого момента нашей опергруппы больше не существует. Спокойно! — Он погасил волнение жестом руки. — Не все так просто, как может показаться с первого взгляда.

«Спокойно». Виктор усмехнулся. Он сам ждал этого дня, но не думал, что он наступит так скоро и неожиданно. Можно было, пожалуй, подождать еще пару лет. Но если в качестве компенсации такие деньги, то это многое оправдывает.

— Бери любую «пирамидку», — предложил он Старому Хэнку. И когда тот сгреб в охапку кучу долларов, подтянув полу куртки, чтобы не уронить их, продолжил: — Есть четыре примечания. Первое: друг друга не искать, а при случайной встрече отворачиваться. Вернись на место, Хэнк, а ты, — Биленков указал на Лебедя, — подойди и возьми свою долю. Второе: держать рот на замке. Впрочем… можете писать мемуары. Первый том — на свободе, второй — на зоне. За убийство срока давности у нас никто не снимал. Лично я понимаю это так: или жизнь в страхе на свободе, или без страха в местах заключения. Я выбираю второе. Почему? Потому что знаю, что страх со временем притупится, а потом и вовсе исчезнет. Я забуду и этот эпизод, и десяток других.

Место Лебедя занял Шевкет Абдулов. Глядя, как тот складывает деньги в снятую куртку, Виктор снова заговорил:

— Третье. Преодолеть что угодно нам помогали правила, обязательные для каждого члена опергруппы. С трудностями, с которыми нам предстоит столкнуться в дальнейшем, каждому в отдельности поможет справиться самодисциплина. Четвертое: считайте, что вы переезжаете к новому месту работы, и вам положены подъемные.