– Давайте я вас в аптеку свожу. Вот такая аптека!

Потом они, купив по шаверме, сидели в садике на скамейке.

– Эх, братцы, – вытирая рукой губы и поднимая глаза в синее небо, говорил Ракитин. – Знали бы вы, как прекрасно жить, надеясь на чудо. Когда что-то серьезное и мощное ждет впереди! Когда каждый день превращается в упоительный полет. Кто из вас в детстве мечтал стать космонавтом?

Он оглядел присутствующих.

Те тупо жевали.

– Ага. Никто. А я вот мечтал. И сейчас мечтаю. А знаете почему? Не знаете. А я вам скажу. Потому что у меня есть шанс. И у вас он тоже есть. У всех нас есть шанс, его только нужно уметь использовать. А? Чего молчим? Правильно я говорю?

Сидящие по бокам мужчины в белых халатах кивали, и жир тек по их мощным гладко выбритым подбородкам, а из ближайшего поворота уже выворачивала машина. Белый катафалк с большим красным крестом на борту.

12

И тогда, в один момент все поняв, Ракитин побежал. Быстро побежал. В последний раз он так мчался лет двадцать назад, когда опаздывал на свое первое свидание. Тогда он опоздал, и та, которая его ждала, этого ему не простила.

Теперь он не мог опоздать. И не мог позволить себя догнать. Те двое, выплевывая на ходу остатки еды, тяжело дышали ему в затылок.

Ракитин припустил сильнее. Казалось, он не бежал, а летел. Парил над самой землей, не касаясь ее.

Вот остался позади подвал с его старым матрацем, промелькнула вывороченная из земли детская карусель. Вот он обогнал бесстрастного Петруху, дефилирующего уже без коляски. Затем был угол дома, о который тер свой мохнатый бок мишутка. Все это и многое другое оставалось позади, в недалеком и нежном прошлом.

Бегущий Ракитин обернулся. То, что он увидел, заставило его задохнуться, наполняя ужасом горящие легкие. Громко и натужно урча, его нагонял белый катафалк. Он слегка переваливался с боку на бок, словно его нутро раскачивали сумасшедшие пассажиры.

Ракитин поднатужился из последних сил и ворвался на спасительную территорию парка, где он когда-то гулял с Тузиком. Ловко лавируя меж темных стволов, перепрыгивая невысокие кусты, он вдруг понял, что ему сейчас нужно сделать. На бегу вынимая из карманов купюры, Ракитин взмахнул руками, бросая их вверх.

Это был настоящий фейерверк. Два ярких денежных взрыва не только остановили преследование, но и сбили преследователей с ног. А Ракитин уже летел, не в силах остановиться. Нет, он уже не боялся. Никого и ничего. Пролетая мимо водосточной трубы, с которой когда-то сорвал достопамятное объявление, он нашел ее свежевыкрашенной, как глаза ангела, упоительной синевой.

Трубы, зовущей в небо.

«Вот так», – радостно думал Ракитин, улыбаясь какому-то новому чувству. «Вот так», – твердил он про себя, хватая ртом обжигающий воздух свободы и растворяясь в нем без остатка, без единого шанса.

На границе

Зимин сидел на унитазе, приспустив больничные штаны до икр, но все потуги были тщетны – острая боль в паху путала его планы.

Кружилась голова. Три часа назад ему зашили грыжу. Собрав во рту липкую слюну, Зимин с силой выплюнул, стараясь попасть в стоящее возле ног ведро, и промахнулся.

Плевок попал прямо в штаны.

Морщась от досады и боли, он приподнял зад и стал медленно разгибаться.

В коридоре было полутемно – дежурная сестра выключила верхнее освещение, и свет проникал только через единственное окно в торце. Возле окна стояла кровать. На ней, связанный простынями, лежал старик. «Лебовь! Лебовь!» – безостановочно звал он то ли женщину, то ли чувство.

Зимин кое-как доковылял до своей палаты.

– С облегчением? – Вытянувшийся на соседней кровати мужик, похожий на актера Роберта де Ниро, повернулся к нему лицом.

Зимин махнул рукой и осторожно присел на краешек постели.

– Кефир нужен, – подал голос паренек, лежащий напротив. – Кефир слабит.

– Это свежий слабит, – возразил, не глядя на него, де Ниро. – А уже вчерашний – крепит.

– Да ладно, – ухмыльнулся парень. – Кого крепит, а кому днище срывает.

Де Ниро не ответил.

Зимин, помогая себе рукой, занес правую ногу на кровать и, прикусывая губу, очень медленно лег. Анестезия, отступая, оставляла нарастающую с каждой минутой боль.

В палату, негромко брякнув о порог колесами, въехала тележка. На ней, завернутый в одеяло, лежал только что прооперированный. Сестра Ольга и санитарка Света подвезли его вплотную к застеленной свежим бельем кровати.

– Давай. За ноги… Вот так.

Распахнув одеяло, они ловко перекинули голого мужика на постель. Тот застонал.

– Да не кряхти ты, – шикнула на него Света. – С таким инструментом стыдно кряхтеть.

Де Ниро приподнялся на локте.

– А что, девчонки, большой у него, да? – игриво спросил он.

– Нормальный. – Ольга покрыла мужика одеялом.

– Побольше, чем у тебя. – Света, задев стол бедром, выруливала из прохода.

– Так это ж в лежачем состоянии, – хохотнул де Ниро. – А у него сейчас, небось, стоит.

Ничего не ответив, санитарка легко покатила громыхающую тележку из палаты. Белый халат не мог скрыть ее форм.

– Оля, – окликнул Зимин сестру.

– Чего тебе? – остановилась та на пороге.

– Сделай, пожалуйста, обезболивающий.

– Ладно. Подожди немного, – проворчала та и вышла.

Зимин вздохнул и прикрыл глаза. Он догадывался, как это «немного» могло затянуться.

В низу живота снова начались знакомые позывы. «Все не слава богу, – думал Зимин, пытаясь привыкнуть к боли. – Обосраться и не жить».

– Хуй у него большой, – бурчал паренек себе под нос. – Нашел чем хвастать.

– Заткнись, салабон. Заебал, – предупредил де Ниро.

– Сам заткнись.

– Только поправься чуть-чуть. Я с тобой по-другому поговорю.

– Да ладно.

– Без ладно прохладно.

Ольга быстро вошла в палату и, сунув каждому по градуснику, испарилась. Зимин и рта не успел открыть.

«Сука», – тоскливо думал он, с трудом продираясь сквозь заросли боли. Не было сил даже встать. В пах вливали расплавленный свинец, и он по венам и нервам расползался по всему телу. Правая нога уже с полчаса как варилась в кипятке.

Орать было стремно. Стыдно было орать.

Зимин представил, что он лежит на поле боя. Вокруг вперемешку свои с чужими валяются трупы. Бой сместился далеко влево – оттуда доносится канонада, звуки стрельбы и предсмертные вопли. Он лежит и ждет сестру, истекает кровью и глядит в звездное небо. И видит потолок.

– Так, Зимин. – Ольга вытягивает у него из подмышки градусник и всматривается в ртутный столбик. – Сорок. Ну-ка, повернись на бок.

Он из последних сил выворачивает направо таз, и она, приспустив штаны, колет ему сразу два укола. Потом, ухватившись за