Я больше не испытывала ни брезгливости, ни смущения, ни страха.

— Это поразительно, — сказала я тихо. — Теперь я вижу. Я пока не разобралась, как тут все работает, но вот там… — я осторожно коснулась пинцетом крошечного зубчатого колесика, которое горело теперь тревожным алым светом, — определенно не все в порядке. Его нужно заменить. А пока попробую немного… поправить его. Почистить и смазать. Да, догадываюсь, как можно пустить ход иначе… переключить. Попробую!

Я сунула нос к окошечку и полезла внутрь пинцетом, да так рьяно, что полковник вздрогнул.

— Вам не больно? — встревожилась я.

— Нет. Работайте.

И я начала работать. Делала все, что подсказывало чутье. Сначала осторожно, с опаской, потом осмелела. Когда последняя капля масла упала на колесную систему, алый цвет ее немного потускнел, а ритмичное «динь-ток-клац, динь-ток-клац» как будто зазвучало бодрее.

Я бросила пинцет и масленку на столик, выпрямилась и вытерла мокрый лоб. Оказалось, я почти не дышала эти несколько минут.

— Теперь заведите механизм. Утром не успел это сделать, — приказал полковник и снял с шеи шнурок, на котором висел тонкий и длинный ключ.

Скважина, куда следовало вставлять ключ, нашлась легко. Я несколько раз прокрутила плоскую головку, пока пружины не обрели нужную упругость.

— Готово. Я сделала, что вы просили, ваша милость. Теперь ваше сердце будет биться ровно по крайней мере сутки. Но я не могу обещать его бесперебойную работу. Все-таки это слишком сложно для меня. Да и невозможно хорошо почистить и наладить механизм, не разбирая его, а вот так… во время работы. Я не знаю, в чем главная проблема. И совершенно не понимаю, как ваше механическое сердце регулирует работу организма и наоборот. Кажется, помимо заводного механизма, у вас… в груди… установлена и электрическая банка? Или ее аналог в виде кристалла? Я видела искры. Но в устройстве таких приборов я и вовсе не разбираюсь. Вам следует обратиться к знающему человеку.

Полковник начал застегивать рубашку.

— У мэтра Кланца и его жены есть дар. Более сильный, чем ваш. Он объяснял, что видит фантомный двойник человеческого организма. Именно он наделяет плоть жизнью и регулирует ее работу. Кланц сумел изменить этот фантомный двойник — аура, так, кажется, он ее называл, — и встроить фантомный двойник механизма. Между ним и моим телом существует некая симпатическая связь. Но я не силен в философии. Не могу объяснить точнее.

— Это магия, — благоговейно произнес отец.

— Кланц уверял, что это наука. Особой разницы между ними не вижу. Мне лишь важно, чтобы куски мяса и железа в моем теле работали как одно целое. В семнадцать лет я сглупил и согласился на эту операцию. Почти два десятка лет все шло отлично. Я был куда выносливее других людей. Мог не спать неделю, пробежать десяток миль без одышки. Но теперь все изменилось. Пока новый мастер не закончит обучение и не приедет из столицы, мне нужен кто-то, кто будет присматривать за моим сердцем. Ваша дочь подойдет, господин Вайс. Я положу ей хорошее жалованье.

— Что ж… ладно! — сказал отец. — Это большая честь для нас. Нужно спросить ее жениха, но, думаю, Лео не станет возражать. Вы будете приезжать к нам каждый день?

— Так не пойдет, — полковник быстро завязал шейный платок, надел жилет и сюртук. — Под моим надсмотром весь округ. А это четыре города, дюжина деревень и с полусотни ферм. Прежний наместник черт-знает-что тут творил. Князь на меня рассчитывает, поэтому приходится работать на износ. Но на ночь я стараюсь возвращаться в замок Морунген. Моя мать не любит оставаться в нем одна. Со следующей недели, когда закончу ревизию округа, буду находиться в замке постоянно. Он далеко — пять лиг от вашего городка, пара часов верхом, если добираться по дороге, а не напрямую, через лес и рудник. Не могу тратить столько времени. Госпоже Вайс придется жить в замке. Так будет удобно. Она сможет каждое утро осматривать мое сердце и делать все необходимое. Когда потребуется, будет сопровождать меня в поездках.

— Уехать? — поразилась я.

— Жить в замке Морунген? — эхом повторил отец. — Но это невозможно! Ее жених будет против! Скоро свадьба!

Мне надоело слушать про жениха и про то, что он имеет право управлять моей жизнью, поэтому я тихо призналась:

— Не будет свадьбы. Я не приняла предложение Лео.

— Не приняла? — нахмурился отец. — Неважно. Примешь сегодня вечером или завтра утром.

— Нет!

Слово вырвалось само собой. Отец замахал руками; его лицо исказило негодование. Полковник молча наблюдал за перепалкой, а потом спросил:

— Итак, вы отказываетесь помочь мне?

Отец смущенно пожевал губами.

— Нет, ваша милость, не отказываемся, но… давайте найдем другой выход. Жених Майи…

— Я спросил госпожу Вайс, а не вас и не ее жениха. Вы согласны, госпожа Вайс? Вам придется переехать в мой замок. Как минимум на год.

— На год! — ахнул отец. — Нет, это решительно невозможно! Что скажут люди… как она будет жить там… с вами? У вас нет супруги. Жених Майи не захочет иметь с ней после этого дело!

— Во-первых, уверяю вас, у меня нет никаких нечистых помыслов в отношении госпожи Вайс. И быть не может. Она почти что в дочери мне годится. Во-вторых, там живет моя мать, поэтому приличия нарушены не будут. В-третьих, госпожа Вайс утверждает, что жениха у нее нет. Есть или нет, госпожа Вайс?

Я покосилась на сердитое лицо отца и неопределенно пожала плечами.

— Если есть, свадьбу придется отложить. Будете хорошо исполнять свои обязанности, выделю вам приданое.

Я чувствовала себя на краю пропасти, и каждый присутствующий в этой комнате нетерпеливо подталкивал меня в спину. Как вышло, что я стала такой важной фигурой в чужих планах? Отчего мои собственные желания никем не учитываются?

Передо мной открывались два пути. Первый — стать женой состоятельного человека с будущим. Второй — отправиться жить в чужой дом для выполнения странной и не особо приятной работы. Без сомнения, первый путь показался бы всякой разумной девице пределом мечтаний.

Мысли о целой жизни, проведенной рядом с Лео, внушали отвращение. Но я хотя бы знала его с детства, и знала, что можно от него ожидать.

Мысли же о годе, проведенной рядом с этим… железным медведем, пугали не на шутку. Фон Морунген грубый, жесткий и жестокий, и смотрит на людей как на солдат или на ресурсы для достижения собственных целей — это стало понятно с того самого мгновения, как я услышала его голос в лесу. А общение с ним только укрепило в этой мысли.

Целый год в его компании, не имея ни родных, ни друзей рядом! Он не говорит, а рычит; не просит, а отдает приказы! Наверное, даже смеяться мне запретит. Сам-то вон какой… неулыбчивый.

Я невольно потерла шею, которая все еще ощущала тяжесть его железной хватки. От полковника не укрылся мой жест: он прищурил глаза и плотно сжал губы. Возможно, грубые выходки — привычное для него дело. Не хотелось бы убедиться в этом на личном опыте.