Жить в его замке! Я бывала в Морунгене однажды, на празднике, который устраивал для горожан и арендаторов прежний его владелец, старый барон, ныне покойный. Неуютное место! Запомнились обветшалые стены, сумрак, сквозняки, холод и запах сырости. И было там что-то еще, что напугало меня в детстве… вспомнить не получалось, но и других воспоминаний хватало с излишком.

Воображение вмиг услужливо нарисовало все, что меня ожидало.

Серость. Тоска и уныние, и давящая тревога от того, что я не сумею угодить Железному Полковнику или невольно причиню ему вред… Непреходящее ожидание большой беды.

Впрочем, все лучше чем Лео. Но отец! Из угла он подавал мне отчаянные знаки, которые я не могла игнорировать. Было ясно, что отъезда моего он не хочет и боится, как бы я не ответила согласием.

— Что будет, если я откажусь? — угрюмо спросила я.

— Поеду в столицу и найду кого-то другого, — равнодушно ответил полковник. — Это будет неудобно. Неделя, а то и две потерянного времени. Значит, отказываетесь?

Отец за его спиной корчил рожи и делал страшные глаза. Он отчаянно тряс головой, вздымал руки к небу и прикладывал руки к груди, как умирающий. Его пантомима была более чем ясной.

— Отказываюсь, — меня затопило облегчение пополам с возмущением. Потерянная неделя, надо же! А мой потерянный год, потерянная жизнь никого не интересуют.

Отец мигом успокоился и одобрительно улыбнулся.

— Ладно, — полковник, не глядя на меня, поднял со стола перчатки, стек и папку с бумагами. Движения его были спокойными и размеренными, но мне почудилась в них угроза, и я опять струхнула.

— Уже уходите? — поинтересовался отец, не скрывая радости. — Может, останетесь на обед? Наша кухарка приготовила запеченного осетра.

— На обед не останусь, но ненадолго задержусь. Не хотелось бы, чтобы этот визит стал пустой тратой времени. Раз уж я здесь, полистаем ваши доходные книги, господин Вайс. Податной инспектор передал мне некоторые документы. Они содержат возмутительную информацию. Я должен ее проверить и принять меры. Надеюсь, вы сможете ответить на мои вопросы и дать нужные разъяснения. Княжеская казна несет большие потери по вине прежнего податного инспектора, а махинации жителей вашего города достигли таких размахов, что руки опускаются. Хотелось бы надеяться, что вы не доставите мне огорчений. Тюрьма в вашем возрасте противопоказана.

При этих словах из отца будто всю кровь выпустили. Он побледнел до синевы, глаза выкатились из орбит, а руки его стали суетливо хвататься за спинку кресла.

— Да-да, — пролепетал он. — Разумеется, у меня все в порядке. Нет, конечно, мы все люди, и можем ошибаться… я мог где-то что-то упустить, забыть записать… опять же акцизные сборы меняются так, что не уследить…

— Где ваш кабинет? — перебил его полковник. — Ведите. Не будем терять времени.

Он пошел к выходу, ни разу не взглянув на меня, а я стояла, глубоко несчастная, и смотрела в его широкую спину. Вот к чему привел мой отказ! Новый наместник не спустит отцу ни малейшего упущения, малейшей неточности в бумагах. Взыщет по всей строгости. Можно считать, что я своими руками отправила отца в тюрьму.

В дверях фон Морунген задержался; отец чуть не налетел на него, и суетливо отскочил, чтобы не ткнуться носом между баронских лопаток.

— Чуть не забыл, — сказал Железный Полковник. — Велите вашей дочери держаться подальше от старого рудника в Буром Лесу. Это небезопасно и строго запрещено. Если увижу госпожу Вайс там еще раз, придется ее наказать. А этому браконьерскому отродью, ее подружке, рано или поздно я все же пропишу дюжину прутьев.

Я закрыла лицо руками. Тяжелая поступь полковника и мелкие шажки отца удалились по коридору. Хлопнула дверь кабинета, а часы в мастерской словно ожили, отмерли от испуга, и начали стучать наперебой. Но мое сердце стучало громче.

Железный Полковник покинул кабинет отца через час.

Из моей комнаты было слышно, как он прошел по садовой дорожке и свистом подозвал пса. Хлопнул стек, застучали копыта, возбужденно загалдели мальчишки.

Чуть позже я выглянула из-за занавески и увидела, как отец, надевая на ходу шляпу, поспешил в город. Он шел ссутулившись, словно под тяжестью свалившейся на него беды.

Душу грызла тревога. Чтобы отвлечься, я заперла дверь и занялась посылкой.

У каждой, даже самой разумной девушки, непременно есть тайная и немного наивная мечта. Была она и у меня. Я воображала, как в один прекрасный день стану сама себе хозяйкой. Открою собственную мастерскую, и буду делать не только часы, но и изящные украшения, и механические игрушки на продажу.

А в самых смелых своих мечтах я видела себя в столице, поставляющей изделия к княжескому, а то и к королевскому двору. Каждую свободную минуту я рисовала, делала наброски, а месяц назад тайком заказала по каталогу столичного мастера инструменты для ювелирных работ и пару приборов — микроскоп и дихроскоп*.

Знаний, конечно, не хватало, и дальше задумок дело не шло. Но знания — дело наживное. Отец делился секретами мастерства неохотно. Приходилось тайком таскать из его библиотеки книги, а кое-где и своим умом доходить.

Я доставала свертки из ящика, разворачивала хрустящую бумагу. С любовью поглаживала поверхности, проверяла, как лежит в пальцах штихель, пробовала остроту лезвий, щелкала зажимами, крутила медные кольца на линзах. Какое богатство! Ни новые платья, ни гребни, ни броши, не смогли бы порадовать меня так, как радовали эти инструменты. Чудесные игрушки — для тех, кто знает в них толк.

Понемногу загоралась надежда. Отец горюет, что жена не подарила ему наследника. Меня в расчет он не принимал. Но теперь все изменилось. Как знать, может я, его дочь, и стану для него спасением? Когда отец вернется, нужно еще разок попробовать победить его упрямство. Воззвать к разуму, к деловой хватке! Правда хватки этой у отца — кот наплакал. Но неужели он предпочтет, чтобы в его мастерской хозяйничал Лео?!

Я еще раз подумала над предложением фон Морунгена. У меня не было уверенности, что я поступила правильно, отказавшись. Следовало попросить время подумать, хорошенько взвесить все «за» и «против». Но теперь поздно. Или нет?

Марта позвала обедать, но я откликнулась: «Не голодна!» и сидела у себя до ужина, настраивалась на серьезный разговор с отцом.

Однако ничто не смогло подготовить меня к тем новостям, которые он принес.

Когда отец вернулся, сразу стало ясно, что дела не просто плохи — они ужасны.

Он медленно брел по садовой дорожке, бормоча под нос, останавливался под яблонями и озирался, словно прощаясь с садом. Вошел в дом и скрылся в мастерской. Дрожащими руками я убрала свои новые игрушки в ящик, а ящик спрятала в шкаф за грудой белья.

Отец вышел лишь к ужину и за столом был молчалив. Я всегда чувствовала, когда отцу плохо. И сейчас смотрела на него с тревогой, но приступить к расспросам не решалась — боялась того, что могу услышать.