– Нет, – пробормотал Кирюшка и взялсо стола листок. – Дробов Петр Валерьевич, он и телефон оставил…

Недоумевая, что еще за новое лицо появилось нагоризонте, я быстренько набрала номер.

– Дробов слушает, – раздалось вответ.

– Моя фамилия Романова, вы звонили…

– Вот что, гражданочка, – суровосказал милиционер, – извольте явиться и получить свой паспорт.

– Паспорт?

– Да, до пяти! – рявкнулДробов. – Улица Планерная, дом 7.

Я изумилась до глубины души. Это же нашерайонное отделение!

– Но я не оформляла новый паспорт. –Я робко принялась отбиваться. – Мой в сумке лежит.

– Вы проверьте, – железным тономотчеканил Дробов, – ежели не найдете, то бегом сюда. Впрочем, еслиобнаружите, тоже давайте к нам.

– Ладно, – растерянно пообещалая, – вот только посуду помою.

– Сумочка у вас какая? – немедленнопоинтересовался мент.

– Черненькая, лаковая, на длинномремешке, внутри два отделения, кармашек на «молнии»… – ответила я.

– Ага, – удовлетворенно вздохнулсобеседник, – значит, жду!

Следующие полчаса я искала паспорт. Но он каксквозь землю провалился. Более того, пропала и сумка. У меня их всего две.Одна побольше, из черного материала, похожего на прорезиненную мешковину,сверху налеплен фирменный знак «Ле Монти». Сережка подарил мне эту торбу наНовый год. Спору нет, сумка очень удобная и какая-то безразмерная, в неевмещается абсолютно все: косметичка, щетка для волос, детектив, ключи, яблоки,бананы… Только раздувается в боках. Я ее обожаю, а вот маленькую,элегантную, так называемую дамскую, терпеть не могу. Ну какой прок в сумке, кудаможно положить лишь носовой платок? Для всего остального приходится братьпакет, очень неудобно. Так вот крохотная сумочка исчезла.

Петр Валерьевич сидел на втором этаже вобшарпанном кабинете, стены которого были выкрашены темно-зеленой краской.

– Романова? – рявкнул он.

– Да, только я не понимаю…

– Ваша? – все так же сурово спросилДробов и шлепнул на ободранный стол мою лаковую сумку.

– Надо же! – восхитилась я. –Нашли! А где?

– Прочитайте и подпишите, – железнымтоном велел мент.

Я взяла протянутый лист бумаги и уставилась внего. Ничего не понимаю!

«Акт утилизации. Мясо, предположительноговядина, – 1 кг 700 г; сыр твердый, производствоГолландии, – 450 грамм, сосиски натуральные, отечественные – 1упаковка, масло «Анкор» – 1 пачка, 250 грамм, кефир «Биомакс» – 1пакет – 1 литр…»

– Это что такое?

– Гражданка Романова, – суровосообщил Дробов, – вы помните, где сумку потеряли?

– Нет.

– Между прочим, вместе с ней еще и пакетыс едой были, все валялось во дворе дома восемь… Зачем вы бросили там документыи продукты питания?

Легкий лучик понимания забрезжил в глазах.И как только я забыла! В тот день, когда Кирюшка сломал руку, язаехала на Киевский рынок и купила там вот это самое мясо, сыр, сосиски.А когда Кирик рухнул на асфальт, я отшвырнула вещи в сторону и бросилась кмальчику, потом мы поехали в Филатовскую больницу, сумки же преспокойненькоостались во дворе, а кошелек я всегда ношу во внутреннем кармане куртки.

– Как они к вам попали?

Дробов поморщился:

– Народ у нас бдительный. Увиделиброшенные авоськи и стали трезвонить: бомба, бомба!

Моментально приехали соответствующие службы.Специально обученный человек подошел к пакетам и обнаружил, что там нет ничегоособенного, всего лишь упаковки со жратвой. Лаковая сумочка валялась подскамейкой, там обнаружился паспорт и носовой платок. Все вещи были отправлены вотделение, и Дробов стал названивать Маше-растеряше, но трубку никто не снимал,только сегодня отозвалась девочка, назвавшаяся Лизой. Продукты, естественно,испортились, и их пришлось уничтожить.

– Лучше бы домой унесли, – вздохнулая, – все ведь хорошее было.

– Не положено, – угрюмо буркнулДробов. – Вот здесь подпишите и здесь, теперь тут.

Я весело засмеялась и принялась оставлятьавтографы.

– Чего смешного? – забубнил ПетрВалерьевич. – Больше дел нет, как с вами возиться, а преступность растет…

– Извините, – начала яоправдываться, – сын руку на улице сломал, вот я и побросала вещи. Смеюсь,потому что думала, опять по делу об убийстве допрашивать будут…

Дробов крякнул, вытер лысину и вручил мнесумочку.

Следующий день начался с весьма неприметногоизвестия. Не успела я перешагнуть через порог «Алиби», как Наденька кинуласьмне навстречу.

– Слыхали новость?

– Нет, – осторожно ответилая. – А что, у нас еще кого-нибудь отравили?

– Сеня, оказывается, давным-давно продалагентство некоему Федорчуку, – затарахтела Надя. – Об этом никто изнаших не знал, все считали Гребнева хозяином, а он на самом деле такой женаемный работник, как и мы! И сейчас Федорчук сидит в его кабинете и всехвыгоняет. Идите, Евлампия Андреевна, сейчас и вам достанется, мало непокажется… Мне уже расчет дали! Вот так!

В самом мрачном расположении духа я толкнуладверь и оказалась в кабинете. Но вместо приветливо улыбающегося Сени,хватавшегося при виде любого посетителя за бутылку с коньяком, из-за столаподнялся крохотный, щуплый человечек с лицом цвета перезрелого лимона.Жиденькие темные сальные пряди падали ему на глаза, тонкий, сжатый в нитку ротбрезгливо морщился.

– Вы кто? – отрывисто поинтересовалсякарлик.

– Евлампия Андреевна Романова.

Крошка Цахес шлепнулся назад в кресло,выдвинул ящик письменного стола и швырнул мне почти в лицо серо-голубойконверт.

– Агентство более не нуждается в вашихуслугах, здесь зарплата за апрель.

Я заглянула внутрь. Три сиротливые бумажки посто рублей и одна пятисотенная купюра.

– Но я получала намного больше!

– Ничего не знаю, – крякнулуродец, – по бухгалтерской ведомости после уплаты налогов вам вручаливосемьсот рублей!