Кузнецов посмотрел нерешительно на батюшку, потом на меня и наконец решился сказать:

– Это сложно объяснить, Борис Андреевич. Но тут такое дело. Короче, я буду оперировать только фактами. А выводы делайте сами.

– Ну.

– Когда все это началось, потребление пищи в столовой части сильно сократилось. Этак раза в четыре. То же касается питья. Прекратились конфликты среди военнослужащих. За последнюю неделю случаи нарушения устава можно пересчитать по пальцам.

– К чему вы клоните, что-то не пойму? – спросил я, точно зная, к чему он клонит. Но мне надо было услышать его собственный вывод. Вывод человека, далекого от моей жизни.

– Борис Андреевич, в лагерях паломников происходит то же, что и в части. Следовательно, – он с надеждой обернулся на батюшку, – должна быть какая-то общая причина. Нас так учили, что единое следствие – общая причина. Это не эзотерика какая-то, простите, а военное дело, логика. – Командир говорил уверенно, но на слове «логика» его голос все же дрогнул.

– Да, Борис Андреевич, – неожиданно сказал Казимир совсем другим голосом, серьезно и доверительно. – Мы с Кузнецовым много раз это обсуждали: вроде мы люди не фанатичные и до сих пор заслуживали уважения. То, что здесь происходит, совсем не так просто. Мы очень рассчитываем на вас, что вы разберетесь, и…

– Вы сомневаетесь, святой отец? – сказал я, подчеркивая каждое слово. – Сомневаетесь в моей способности в этом разобраться?

– Человеку свойственно…

– Послушайте, Казимир. Я понимаю, что вы слабы, чтобы верить своему разуму, и предпочитаете верить глазам. Я понимаю, что командир в своей жизни никогда не сталкивался с подобным.

– Никогда, – кивнул Кузнецов, глядя в сторону.

– Я даже понимаю, что все это может казаться реальным и это вас смущает. Но «после» не значит «вследствие», командир. Перед нами очевидный пример эпидемии. Я уже сталкивался с таким в Австралии.

Последние мои слова, похоже, пришлись моим слушателям по вкусу. Видя это, я продолжил беззастенчиво резать воздух откровениями, указывая им верный путь.

– Это, несомненно, тот же или подобный вирус. Он почти молниеносно поражает целые населенные пункты и вызывает такие симптомы, как галлюцинации, бредовые идеи, может быть, тошноту.

– Тошноты нет, – как на приеме у врача, рапортовал Кузнецов.

– Понятно, – ответил я. – В части есть врач?

– Конечно, – улыбаясь, сказал Кузнецов. – Не столичный, конечно, но он много раз…

– Отлично, тогда организуем лабораторию и аккредитацию. Эти ваши СВП должны в обязательном порядке сдать анализ крови, и все зараженные будут госпитализированы.

– Но, Борис Андреевич, это же сколько…

– Времени?

– Нет, крови. Нам негде ее хранить.

– Вам и не придется. Анализы будем посылать в областной центр, я договорюсь.

– Спасибо, Борис Андреевич! Вы только приехали, а уже такое облегчение. Борис Андреевич!

– Храни Осподь, – сыто пропел священник.

Гости удалились. Я набрал номер и услышал приятные длинные гудки.

– Это я.

– Да, Боря.

– У нас есть неделя. Но надо торопиться.

– Хорошо, Боря.

– Подожди, не клади.

– Что?

– Нет, ничего. До скорого.

Дела дали немного отдохнуть и прийти в себя, но скоро обязанности снова потянули меня в пучину бесконечных консультаций и управления процессами.

– Борис Андреевич, – раздался голос взволнованного Казимира в трубке тем же вечером, – вам следует знать, что у нас намечаются переговоры.

– С кем, отец мой?

– Коммуны прислали своих представителей. Называют себя епископами.

– Много их?

– Двенадцать. И еще одна девушка с ними.

– Девушка?

– Ну, да. В цветной, с трудом натянутой на тело, тряпочке. Срам один. Может, вы приедете?

– Я сейчас не могу. Узнайте, что они хотят, и перезвоните мне.

– Хорошо.

– Кстати, как идет сбор анализов?

– Желающие есть, но их совсем немного.

– Ясно.

Разговор был окончен. Тем временем мой штаб занял несколько домов в поселке, и началась работа. К счастью, бюджет был почти не ограничен, и моя команда приступила к планированию масштабных мероприятий самого разного характера. В этот раз я лично контролировал все действия, так как не хотел допустить ни малейшей ошибки. Нужно было свести воедино нашу концепцию и реальность, с которой мы столкнулись на месте, для чего требовалось изучение многих факторов. Работа нашлась почти для всех в моей компании, и дело закипело.

Поиски Клавдия, к сожалению, пока не увенчались успехом. Нашли только его окровавленный пиджак, самого мальчика нигде не было. Это было, конечно, очень печально. За последние годы я так привык к его обществу, что мне уже было сложно без него обходиться. Сердце, впрочем, подсказывало, что он жив, но голова отказывалась понимать, куда он мог деться. Я не допускал никаких чудес, хотя рассказ командира не оставил меня равнодушным. Поведение паломников еще можно было как-то объяснить, но почему солдаты вели себя так же? Может, и правда эпидемия? Во всяком случае, этому должно быть объяснение.

На территории Разлома уже несколько дней работала группа ученых. Это было забавно, потому что на фотографиях, которые мне присылали, ученые были в скафандрах, будто они работали под водой или на Луне. По совпадению, группу возглавляла Екатерина Армстронг, молодая амбициозная женщина, уже заработавшая репутацию непоколебимого борца с ересью в науке. А теперь ей предстояло бороться с тем, что называют ересью не в шутку. Как-то раз мы пересеклись с Екатериной на конференции, и она произвела на меня впечатление честолюбивого ученого с твердыми убеждениями. Поэтому я ждал отчета о деятельности группы с большим интересом и надеждой на объяснения. К сожалению, первые данные, которые поступили еще вчера, не обнадеживали. Если коротко, то ничего особенного. Все в норме. И радиация, и давление, влажность, вещества и примеси в почве, температура, все известные излучения – в норме. Биологический анализ требует больше времени, поэтому надежда на диковинный вирус еще оставалась.

Я отгонял от себя вопрос, а что, если? Если научного объяснения не будет? Как в этом случае я должен поступить? И во что мне верить тогда? Я решил оставить эти непростые дилеммы на потом и вернуться к ним только в том случае, если не найдется никакой спасительной уловки или лазейки для разума, которая поможет скрыть от себя самого важные последствия происходящего. Иными словами, до того момента, когда, а точнее, если, произойдет что-то неотвратимое и я лицом к лицу столкнусь с чудом. С таким чудом, которое пошатнет все мои фундаментальные представления и заставит признать для себя что-то новое. Что-то, чего сейчас я не признаю.