Он побежал; не важно – куда, лишь бы подальше от этих мальчиков. Он несся, не разбирая дороги, сквозь деревья, кусты. Ветки хлестали его по лицу, колючки вцеплялись в одежду, в тело; он потерял ботинок, потом другой. Он бежал и бежал, стараясь вернуться обратно к дому, бежал, пока воздух не начал жечь ему легкие, пока он не изрезал себе все ноги.

Ему послышался шум прибоя, и Чет остановился, пытаясь дышать тише, чтобы прислушаться. И вправду, шумели волны. Прямо впереди. Черт. Не туда. Он медленно повернулся, пытаясь сообразить, где находится. Определив направление, он опять бросился бежать, прочь от берега и, когда он был уже уверен, что дом совсем рядом, он опять услышал волны. Черт!

– Давай поигра-а-е-ем, – эхом доносились до него голоса мальчиков.

Позади него? Впереди? Чет не мог понять. Пульс эхом отдавался у него в ушах.

– Бабушка, – прошептал он, пытаясь до нее дотянуться. Никогда еще ему не хотелось так сильно услышать ее спокойный голос. Бабушка, пожалуйста, услышь меня.

Две пары светлячков скачками приближались к нему сквозь туман. Вокруг них постепенно соткались темные очертания. Это были они, мальчишки, только теперь от них не осталось ничего, кроме черной искореженной плоти. Смеясь, они протянули к нему руки.

Чет бросился бежать, сломя голову, уже не видя, куда. Ударился плечом о дерево, от удара его развернуло, и он врезался головой в толстую ветку с такой силой, что его сбило с ног. Он попытался встать, пошатнулся, упал на четвереньки. Потрогав голову, ощутил под пальцами влагу, взглянул на руку, увидел кровь.

Они появились опять, неторопливо приближаясь, зияя зубастыми улыбками.

– Чет. – Низкие, хриплые голоса, почти рычание.

– Дети, – прозвучал твердый, уверенный голос. Из тумана позади кошмарных созданий выступила Ламия. Когда они увидели ее, их лица изменились, резко меняя форму. Их искаженные, изуродованные черты излучали радость.

– Мама! – крикнули оба и бросились к ней. Склонившись к ним, она крепко их обняла. Они обхватили ее руками, зарылись в грудь черными, потрескавшимися лицами.

– Бабушка? – вскрикнул Чет.

Ламия взглянула в его сторону.

– Чет, прости. Они тебя напугали?

– Погоди… Нет… Они же… монстры. – Он едва мог выдавить из себя слова.

Она отпустила детей.

– Мальчики, оставайтесь здесь. Вы его пугаете. – Голос у нее был твердый, но ласковый.

– Мы ж просто поиграть хотим, – заныли они.

«Это все не по-настоящему, – сказал себе Чет, с трудом поднимаясь на колени. – Как это может быть настоящим?» И все же ужас, который он испытывал, неистовая потребность бежать от этого безумия – все это было реальным. Он попытался встать, пошатнулся и упал навзничь, приземлившись на руки.

Ламия приблизилась к нему, опустилась на колени и обхватила его руками.

– Ну, ну, не бойся, дорогой. Все уже в порядке. Не бойся их. Что же делать, если они стали такими. – Она притронулась к его лицу, и Чету показалось, что ему опять шесть. Ламия: тепло и любовь, луна и звезды, надежная гавань. Все, чего ему хотелось – свернуться калачиком у нее на руках.

– Единственное, что может облегчить их страдания – это доброта, – прошептала она.

Острая боль хлестнула поперек горла, что-то влажное и теплое хлынуло вниз по шее. В руках у Ламии Чет увидел нож, тот самый, из ее ящика, со змеей на рукояти. Теперь он был в крови.

Она смотрела на него нежным, любящим взглядом, и серебряные искры в ее глазах вспыхивали, пульсируя, и медленно кружились, и все вокруг тоже начало кружиться.

Чет попытался поднять руку, но она стала немыслимо тяжелой. Мир вокруг тускнел, погружаясь во тьму. Он закрыл глаза; его сознание медленно угасало.

Чет открыл глаза и попытался сфокусировать, но у него не получалось. Все вокруг купалось в серебристом свете. Он поднялся на ноги, не ощущая собственного веса. Голова кружилась, будто он вот-вот опять потеряет сознание. Он схватился за голову; ему с трудом удавалось сохранять равновесие. Вокруг все было расплывчатым, будто в дымке, и каким-то выцветшим. Даже доносившийся снизу прибой звучал как-то глухо.

Он услышал хлюпающие звуки, словно какое-то животное лакало жидкость. Повернувшись на звук, он увидел – еле разобрал – очертания сгорбленной фигуры. Он сморгнул, мир стал чуть более четким, и он разглядел, что это было не животное, а человек, женщина. Она стояла на четвереньках, оседлав чье-то тело, кажется, мужское. Чет моргнул опять, и зрение прояснилось, вот только он сразу же пожалел об этом. Как бы ему хотелось никогда не видеть того, что он увидел. Ламия – вот только это была не она: слишком длинные, слишком тонкие руки и ноги, кости выпирают, натягивая ветхую плоть, позвоночник шипами уперся в ткань платья на спине – сгорбилась над лежавшим мужчиной. Приникнув к его горлу, она, постанывая и кряхтя, лакала и чавкала.

– Бабушка?

Она медленно подняла голову; лицо у нее было чересчур вытянутым, как морда у козы. Кровь сгустками стекала по подбородку, по шее, по груди, клейкими нитями свисала с белоснежной гривы волос. Ее глаза – маленькие серебряные глазки с черными щелками зрачков – уставились на него, пульсируя. Она улыбнулась.

– Чет, я думала, все потеряно, но ты… ты спас меня. Я люблю тебя, дитя. Я всегда буду тебя любить.

Чет взглянул на тело, на лицо человека, оседланного бабкой. Увидел собственные лицо, свои глаза, пусто пялящиеся на него в ответ, и откуда-то из самой глубины к нему пришло понимание. Он прижал руки ко рту.

– О, нет. О, нет… нет… нет!

– Пойди, поиграй, Чет. Пойди, поиграй со своими братьями и сестрами. – Ламия повела рукой в сторону перемигивавшихся вокруг них светлячков. Он моргнул и увидел, что это вовсе не светлячки, а глаза. Моргнул опять и увидел больше – лица, детские лица, сотни и сотни: от совсем еще малышей до четырех-, пяти- и шестилетних детей. Все они до единого неотрывно смотрели на Ламию, и лица их были искажены страданием и жаждой, желанием настолько сильным, какого Чету еще не приходилось видеть.

– Мама, мамочка, мама, – шептали они. Слова смешивались, заглушая друг друга, на разных языках, но, тем не менее, было совершенно ясно, что они говорили: они звали мать. Они толпились все ближе и ближе, тянули к Ламии руки.

Билли и Дэйви, взрыкивая и скаля зубы, двинулись вперед. Жажда на лицах детей сменилась страхом. Они отступили, стараясь держаться на расстоянии от двух кошмарных созданий, но ни на мгновение не выпуская Ламию из виду – глаза, глаза, глаза, неотрывные взгляды.

«Этого не может быть. Не может быть», – подумал Чет.

– Бабушка! – вскрикнул он, чуть не плача. – Бабушка! Помоги мне! Пусть это прекратится, пожалуйста, о Господи, пожалуйста, прекрати это!