До тех пор пока в Шацке были открыты все храмы, по большим праздникам по городу проходили очень многолюдные торжественные крестные ходы с хоругвями и иконами, сопровождаемые красивым молитвенным пением. Однажды Алексей Филиппович с вечера собрался в город на одно из таких торжеств. С ним попросилась пойти и Матрона. Отец решил не брать дочку. «Идти неблизко, устанет — маленькая», — рассудил он. А та, ложась спать, помолилась и привязала пояс своего платья к отцовской рубахе, чтобы услышать, когда тот встанет. Удивившись ее сообразительности, Алексей взял дочь с собой. Потом она часто рассказывала о красоте и торжественности этого крестного хода, вспоминая пережитую в тот раз радость.

Матроне было семь лет, когда однажды в дом Петриных пришел отец Григорий. Мама была непраздна и должна была вскоре родить. Старец ударил Анну по животу палкой со словами: «Родишь сорок пальчиков». Анна Дмитриевна забеспокоилась. «Наверное, рожу урода», — думала она. Во всем доверяя отцу Григорию, женщина не допускала мысли, что может что-то произойти не по его слову. Но истинного значения и смысла пророчества ее наставника Анна в тот раз не поняла.

Через некоторое время в их семье появились на свет две девочки-двойняшки. Случилось это четвертого февраля 1910 года. С их рождением открылось и стало ясным предсказанное старцем.

При крещении девочек нарекли Марией и Агафией. Но Господь Своим промыслом определил сохранить жизнь лишь одной из них, той, о которой провидел, что станет Его избранным сосудом. Маленькая Маша скончалась, как и пятеро ее братьев и сестер. Впоследствии мать Агафия часто говорила, что Мария умерла здоровеньким ребенком, а ее, хилую и плохую, Господь оставил жить.

В день рождения сестёр по церковному месяцеслову не было празднования памяти ни одной из святых угодниц Божиих, поэтому священник дал девочкам имена в честь мучениц Агафии и Марии, память которых Церковь совершает в два последующие дня. В те времена детей называли при крещении сами батюшки, иногда предлагая на выбор родителям несколько имен.

С первых лет жизни Агафии родителям стало ясно, что ребенок она необыкновенный. Один странник сказал об этом ее матери, добавив, что маленькую Ганю Господь наградил даром прозорливости. С рождения на ней была печать избранницы Божией. Мать Анисия потом часто повторяла: «Ганя у нас не земная, а небесная». И это проявлялось во всем. Мать Анна, шутя, как-то сказала:

— Ганя у меня противная, как родилась — грудь не брала.

Люди, замечая, что девочка не простая, часто спрашивали ее об урожае, сколько мер зерна будет. И каждый раз, подсчитывая, убеждались, что зерна ровно столько, сколько предсказывала маленькая Ганя. Отец Григорий однажды сказал Анне:

— Стригачка, у тебя все девки хорошие, а одна лучше всех.

Теперь можно предположить, что, возможно, он имел в виду именно младшую сестру.

Агафия стала очень рано говорить, но ходить не могла до четырех лет, была очень слабенькая и хилая. Когда она подросла, из-за нужды, которую в то время терпела ее семья, маленькая Ганя не смогла пойти в школу. Порой нечего было надеть и обуть, начиналась гражданская война, голод и разруха.

С детства Матрона и Агафия очень любили ходить в храм на богослужение. Эта любовь к церковной службе отличала обеих сестёр на протяжении всей их жизни. Они считали большим утешением петь на клиросе, служа Богу тем дарованием, которое от Него получили. Но Агафии в детстве не пришлось петь в родном храме. Он был закрыт, когда девочка была еще маленькой. После закрытия ялтуновской церкви сестры стали ходить в Шацк. Там в городском храме они пели уже вместе со своей старшей сестрой. Родителям не приходилось принуждать детей ходить к службе. Для сестёр богослужение было живой естественной потребностью, а храм Божий — самым светлым и желанным местом. Но больше всего они любили большие праздники, когда торжественность служб и связанных с праздниками приготовлений особенно располагали к молитве и радости. Вдобавок они, как и все дети, радовались малым праздничным утешениям, бывающим в такие дни.

Но в целом детство их было далеко не радостным. Нужда, нелегкий труд, а главным образом, недоброжелательное отношение людей к их родителям, и особенно к их матери, приносили много скорбей еще духовно не окрепшим девочкам. Бывало, что после очередного скорбного случая или обиды они шли и плакали, недоумевая, почему их родители не такие, как у других детей, почему они, их мама и отец, вынуждены терпеть всеобщие насмешки и поругание. Многие пытались досадить Анне Дмитриевне. Делалось это или по зависти, или в угоду новому безбожному порядку. Мать Анна терпела все мужественно и достойно, приучая и своих детей быть верными Богу. Как-то одна женщина, желая оклеветать Анисию и уязвить мать Анну, сказала ей:

— К твоей Аниське у реки собралась очередь мужиков. Мать Анна, скорбно улыбнувшись, ответила:

— А я уж думала, мои девки ни к чему не пригодны.

Отвечать серьезно на явную клевету было не нужно и бесполезно. А подобный ответ был и юродством и в то же время проявлением мужества и мудрости со стороны Анны. Ведь если на Анисию ополчился через людей враг рода человеческого, значит, она встала на прямой, угодный Богу путь, чему и была рада ее мама.

Когда Агафия подросла, девушки стали ходить по святым местам. Ходили они пешком в Саров, в Дивеево и на Вышу. В Серафимо-Понетаевском монастыре их уговаривали остаться. Причиной тому послужило их очень красивое пение. Во время крестного хода девицы шли и пели вместе с насельницами обители. Те, посоветовавшись с игуменией, просили сестёр поселиться в скиту и нести послушание на клиросе.

— Будете только петь, — уговаривали их монахини, обещая освободить от всех тяжелых работ.

Девушки решили посоветоваться с кем-нибудь из местных старцев. Они желали посвятить свою жизнь Богу, но привыкшие к послушанию, не хотели поступать самовольно. Обратившись к ардатовскому старцу Иоанну, они просили его благословения остаться в монастыре.

— Эти из стада отца Григория, —