отдельном доме — так удобнее и даже дешевле. Я подберу вам то, что нужно. Положитесь на Джамаля, меня знает весь город, и я знаю всех. — Он многозначительно улыбнулся. — Аренда в пределах какой суммы? Сколько спален должно быть в доме — две, три, четыре? Какой срок аренды? Район?

Джамаль подвел меня к большому, подробному плану Найроби.

— Покажите, где вы хотели бы жить — здесь, тут, там?

— А почему бы не здесь? — наугад спросил я, показывая на то место на плане, которое он почему-то не предлагал.

Джамаль поперхнулся. Его блестящие карие глаза чуть не вылезли из орбит.

— Вы знаете, что это такое, сэр? Это же африканские кварталы! Совсем недавно они были за колючей проволокой. Нет, это просто невозможно! А вон там — азиатские кварталы, они вам тоже не подойдут… — Он на секунду задумался. — Знаете что, внизу стоит моя машина, поедемте, я вам лучше на месте покажу, что сейчас есть под рукой.

Джамаль достал большую связку ключей, и мы двинулись в путь.

— Видите вон тот домик? — спросил он, отрывая руку от руля и указывая в сторону громадного отеля «Амбассадор». — Его владелец — мой хороший приятель, миллионер. — Джамаль доверительно понизил голос. — И представьте себе, раньше, в колониальные времена, он, как «азиат», не имел даже права входить в собственный отель с парадного входа!

— Ну и как он сейчас, доволен?

— О да!

— А вы?

— Очень! — воскликнул экспансивный брокер. — Раньше я был служащим в фирме одного англичанина, а сейчас имею собственный бизнес. Вот только бы не было национализации, а то… — Он не стал договаривать фразу, в этом не было никакой нужды. — Но пока, славу богу, дела идут потихоньку, — жить можно.

Мы пересекли Ухуру-хайвей и оказались в так называемых европейских кварталах Найроби. Повеяло свежескошенной травой, дымком, чем-то провинциальным. На обширной территории, которую вполне можно было бы назвать лесопарковой зоной, каждый на своем собственном участке приютились аккуратные особняки. За колючим стриженым кустарником изгороди торчали трубы каминов. В этой части города совсем нет тротуаров: здесь ездят на машинах. По вечерам зажигаются желтые, как в Англии, уличные фонари, хотя туманы бывают здесь очень редко.

Показав два-три старых, заброшенных дома и, по-видимому, уяснив себе, что такие сдать не удастся, Джамаль повез меня к мистеру Прайсу.

У входа нас встретил пожилой безмолвный слуга-африканец в белом халате и провел в дом. Посреди просторного холла в мягком кресле сидел англичанин средних лет в шортах и зебровых шлепанцах на босу ногу. Рядом с ним на сияющем паркете красного дерева лежала косматая комнатная собачка. Прайс отложил в сторону газету «Ист-Африкэн стандард» и вежливо разрешил осмотреть дом.

Одна из стен холла — сплошь стеклянная, раздвижная перегородка — выходила в сад. Другая была отделана нарочито грубым серым камнем, в ней помещался большой камин. Из холла двери вели еще в три комнаты, обставленные дорогой и удобной мебелью.

Мистеру Прайсу откровенно не нравилась «вся эта затея с независимостью», и он навсегда уезжал, кажется, в Новую Зеландию. Он продавал оптом все, кроме собачки и ручной швейной машинки «Зингер» под деревянным потрескавшимся колпаком, на которой, как он с достоинством сообщил, шила еще его бабушка. Мистер Прайс оказался большим филантропом. Он просил меня оставить при доме двух его старых слуг.

— Преданы, как собаки, — рекомендовал он, — стоят по 120 шиллингов в месяц каждый. Это недорого по нынешним временам. За хорошего щенка просят 500 шиллингов. А им некуда деваться — в городе безработица.

Я спросил Прайса, зачем ему двое слуг.

— Что? — удивился он. — А как же иначе? Один — «хаус-бой», другой — «шамба-бой»[4]. Один убирает дом, другой следит за садом. Здесь все так живут. У иных еще нянька и повар. Это, если хотите, даже поощряется местным правительством как средство борьбы с безработицей. — И он саркастически ухмыльнулся.

Мистер Прайс признался: уезжая, было бы приятно сознавать, что в доме будет жить европеец. Ему было ровным счетом наплевать на то, что я приехал из Советского Союза, главное — белый.

— А то лезут сюда сейчас все кому не лень. Даже разбогатевшие черномазые норовят попасть в дома белых. Вот оно к чему все привело!

Он не стеснялся в выражениях и посматривал на Джамаля с откровенной неприязнью — «азиат», к тому же еще и спекулянт… Как оказалось, Джамаль давно уже хотел купить дом Прайса, чтобы потом сдавать его в аренду, но они никак не могли сговориться насчет цены.

Когда они стали разговаривать в повышенных тонах, я решил оставить их тет-а-тет и, раздвинув стеклянную стену, вышел в сад. Через несколько минут Джамаль выскочил возбужденный.

— Поедем, я покажу вам кое-что получше. Это разве дом?! Вы обратили внимание, что на стеклах холла нет ни одной решетки. В таком доме жить опасно. Обворуют до нитки да еще треснут пангой[5] по голове! — Его карие глаза выкатились.

— В хорошем доме должны быть двойные решетки: стальные прутья с палец толщиной-это от взломщиков— и еще мелкая металлическая сетка — от «удильщиков». Не слыхали про «удильщиков»? Ходят с палками, и крючок на конце. Могут выудить через окно все что угодно. Сколько случаев каждый день! О, вы еще не знаете Найроби! Слышали, Прайс говорил о безработице?!

Я понял, что Джамаль опять не сумел договориться. Из общения с ним я сделал два вывода: если хочешь получше узнать незнакомый город — найми брокера; если тебе нужна квартира — ищи сам.

На Кениатта-авеню

Нижний этаж центра Найроби почти целиком состоит из стекла. Это витрины многочисленных магазинов, автомобильных салонов, кафе и ресторанов, где можно с одинаковым успехом заказать острое индийское кэрри, суп из акульих плавников, из ласточкиных гнезд или любое блюдо европейской кухни. Над стеклянным Найроби тянется широкий навес, соединяющий несколько зданий квартала воедино. Это удобно и в дождь, и в полуденный зной. Особенно для туристов. Многие магазины торгуют сувенирами: продаются тамтамы из кожи питона, пепельницы из слоновой стопы, мокасины из слонового уха, шкуры львов и леопардов, когти хищников на цепочке — амулеты. В одном магазине я видел чучело — шея и голова жирафа, в длинных ресницах безмятежно детские, прямо живые глаза. Это удовольствие высотой метра в два с половиной стоило 22 тысячи шиллингов — цена комфортабельного легкового автомобиля. Среди сувениров больше всего изделий из шкуры зебры: тапочки, пуфы, дамские сумочки и даже пудреницы.

С балкона отеля «Нью-Авеню» с интересом наблюдаешь за тем, как с муравьиной деловитостью разъезжаются