Мишка вздохнула, но не спешила подниматься с дивана. Властный тон и команды Беса начинали ее утомлять и даже злить. В конце концов, пострадала она из-за разборок среди мужиков. Какого, спрашивается, черта, она должна скакать по первому его слову?

— Клык просил передать, что хочет компенсацию за увольнение, — спокойно проговорила Мишель, — Выходное пособие за годы службы.

Слова Мишель заставили Беса остановиться в дверях кабинета. Мужчина обернулся, впиваясь взглядом в лицо девчонки. Миша прижала пакет со льдом к переносице и непроизвольно поморщилась. То ли от колкого взгляда мужчины, то ли от кольнувшей лицо боли.

— Что еще он сказал? — спокойно уточнил Бес. Его взгляд замер на пакете со льдом в хрупких девичьих руках.

Мишка вздохнула, запрокинула голову, чуть прикрыла глаза и заговорила монотонно, практически не разделяя фразы паузами:

— Сиди и не рыпайся. Саша, а ты на газ и медленно двигай в сторону сорок седьмого шоссе. Клык, Бес узнает, шкуру сдерет. Выполняй. Не бойся, красавица. Мы просто поговорим. Я ведь не отморозок, сестренку Бека трогать не стану. Ты первая баба, которую Бес притащил к себе. Бека он поставил на мое место. И знаешь, я сделал определенные выводы. Толя, ты бы не загибал. Девчонка вообще не при делах. Саня, хлебальник прикрой. Замолвишь за меня словечко перед Бесом. Сомневаюсь, что поможет. С зубками. Мне нужно, чтобы ты пустила в ход свои очаровательные глазки и попросила за меня. Ну, понимаешь, что-то вроде выходного пособия, компенсации при увольнении. Очень извиняюсь, но вы случайно не идиот. Во-первых, Харитон Сергеевич меня не станет слушать. А во-вторых, …

Мишка запнулась на своих словах, сказанных в той машине.

А Бес понял, что именно сейчас последовал удар Клыка. Мужчина и сам не заметил, как с хрустом сжались кулаки от немого бессилия. А девчонка все тем же монотонным голосом, выворачивающим душу наизнанку, продолжила:

— Клык. Твою мать. Ты ох…л. Не люблю болтливых баб. Люблю, когда молчат и слушаются. Ты ведь теперь молчишь и слушаешься. Да, девочка.

Мишель замолчала, прикрыв глаза и продолжая удерживать пакет со льдом на своем лице. А Бес, усилием воли заставил своих внутренних демонов успокоиться. И медленно закрыл двери кабинета, отсекая его от внешнего мира.

— Ты видела, куда делся Клык? — спросил Бессонов, пряча руки в карманы брюк.

— Нет, — вздохнула Мишель, — А Саша не виноват. Не наказывайте его за чужой проступок.

— «Саша», — выделяя имя охранника, процедил Бес, — Не справился с задачей. В больницу!

Бес вновь начал командовать и отдавать приказы. А Мишке ничего не оставалось, кроме как следовать им.

— Я действительно считаю, что во всех этих процедурах нет никакой необходимости! — говорила Мишель, сверля недовольным взглядом коротко стриженный затылок Беса. Мужчина стоял спиной ко всем, что-то пристально изучал в окне и не проявлял никакого интереса к персоналу клиники, собравшемуся в кабинете главврача.

Глаза, полные легкой паники и глубоко спрятанного страха, метнулись к единственному союзнику, на помощь которого девушка могла бы рассчитывать.

— Степан, правда, я себя отлично чувствую, — заверила Мишель Ажура.

— Сама ему об этом и скажи, — Ажур невозмутимо кивнул на внушительную фигуру шефа, — Брось, Мишутка, мы не дадим этим коновалам отрезать у тебя что-нибудь важное.

— Ха-ха, — оскалилась Мишель в адрес нового друга и взглянула на Беса, — Хорошо, я согласна на рентген.

— Томография, — четко припечатал Бес, даже не снизойдя до короткого взгляда.

Врачи засуетились, словно получив приказ. И не имея ни малейшего желания быть причиной раздражения Бессонова, быстро увели девушку из кабинета главврача для проведения всех необходимых процедур.

— Может, зря ты так с ней? — заметил Ажур, не глядя на шефа.

Бессонов промолчал, спрятал руки в карманы брюк и так и стоял, рассматривая сквозь стекло тучи, затянувшие горизонт.

* * *

Дверь больничной палаты широко распахнулась, и на пороге появился Бессонов собственной персоной. В руке мужчина держал пакет из темно-желтой бумаги с печатями клиники.

Бес, молча, подошел к койке больного, которого должны были выписать со дня на день, и бросил конверт на постель.

— Добрый день, шеф! — Бек переводил заинтересованный взгляд с пакета на невозмутимое лицо Бессонова и ждал, когда шеф выскажет причину своего визита. И гостинца.

— У нее три перенесенных травмы, откуда первые две? — Бес стоял, изучая прямым взглядом лицо пацана, и ждал четкого ответа.

Бек поднялся с постели, каждый раз, когда речь заходила о здоровье сестры, ему не хватало места и воздуха. Будто стены палаты вмиг сжались до невероятных размеров.

— Откуда третья?

Бес сверлил лицо пацана, посмевшего говорить с ним в подобном тоне.

— Моя осечка, не повториться, — признал свою вину Бес, и Бек верил словам шефа.

— Мишель было семь, когда родители разбились насмерть, — нехотя ответил Бек, — Нас определили в детский дом. Через несколько лет Мышку удочерили. Девочек быстрее берут в семью. Я думал, что в семье ей будет лучше. Уговаривал ее, даже убедил, что семья, куда она попала, ее полюбит. А через полгода, когда я сбежал, чтобы повидаться с сестрой, понял, что был прав. Только смысл этой самой любви был хреновым.

Бес слушал рассказ друга. Чутье ему подсказывало, что в судьбе брата и сестры не все гладко и радужно. Исковерканное детство всегда оставляет отпечаток на теле и в мыслях.

— Ее приемный отец был скрытым садистом, — Бек подошел к окну, оперся рукой о подоконник, его голос был тихим, но Бес прекрасно слышал каждое слово, а еще читал между строк, — Я вовремя сбежал тогда. И выкрал Мышку.

Бек вдруг оглянулся, без тени страха поймал взгляд Беса. Он понимал, чем и как сильно рискует. Но не мог иначе. Не мог не сказать.

— Я никому не позволю ее обидеть, — твердо проговорил Беккер.

Бек очень хорошо изучил Беса за минувший год. Сейчас он видел отголоски хищного огонька, который отражали серые глаза шефа. Бек боялся, что именно так все и случится. Он хотел бы ошибиться. Но нет.

Отвернувшись к окну. Бек потер рукой шею, словно разминая затекшие мышцы.

— Даже тебе, Бес, — тихо произнес Беккер.

— Поэтому она ходит во сне? — Бес пропустил мимо скрытую угрозу, а спросил о том, что его волновало.

Вообще, Харитон Сергеевич в эту самую секунду понимал, что он не должен быть здесь, не должен вести задушевные беседы с шефом службы своей, мать ее, безопасности. И уж тем более, не должен говорить о мелкой девчонке. Любая привязанность расценивалась им как слабость. А Бес презирал слабости.