И он взял этот теплый, влажный шарик, положил на язык и проглотил. Точно так же она разжевала остальные по одному и всёё повторилось. После чего Харальд продолжал сидеть молча, глядя на Тиию, наблюдая, как отсветы огня играют на ее лице. Глаза ее же её были в тени.

Время шло… Каапо держался сзади и время от времени подбрасывал сухие ветки в огонь, чтобы тот не погас.

А потом началось это…Медленно, очень медленно Харальд начал отделяться от своего тела. Когда же он совсем отделился от телесной оболочки, то ощутил, что его охватила сильная дрожь. Его раз или два били настоящие судороги. Но Харальд ничего не мог с этим поделать… А потом его поглотило смутное удовлетворение. Казалось, что тело стало легче, а мысли расслабились. Всё кругом, кроме лица дочери колдуна, стало неотчетливым. Она же не двигалась, но само лицо ее приближалось и приближалось…

И вот Харальд ощутил, что под ним исчезла земля, а он начал парить в пространстве. Он совсем не чувствовал своего тела, но это не имело значения — теперь Харальд оказался среди деревьев, бесконечного снега и скал, но холода совсем не чувствовал. Он скользил по поверхности, не прикасаясь к ней. Как будто Харальд ехал верхом на тихом дуновении ветра. Чудные картины предстали перед его взором… Деревья были ярко-зеленые, и молодой норег в единое мгновение мог рассмотреть все подробности каждого листочка и складки на коре. Снег… сверкал всеми цветами радуги, кристаллы перемещались, смешивались и рябили. Маленькая оленица вышла из-за куста, и Харальд сразу понял, что это спутник дочери колдуна, её животное-двойник.

Между двумя деревьями — близко и в то же время далеко — молодой норег увидел вставшего на дыбы белого медведя. Он стоял на задних лапах, выпрямившись, и взгляд его, вперившийся в Харальда, был совершенно человеческим. Тут молодой норег услышал, как кто-то заговорил с ним. И удивлённый Харальд узнал свой голос и ответил. Разговор заинтересовал его. А сын конунга ощутил безмятежный покой.

Медведь, на этот раз темно-бурый, появился сбоку, он шел к Харальду, опустив голову, тяжело ступая и покачиваясь на ходу, и дороги их сошлись. Когда зверь оказался на расстоянии вытянутой руки, оба они остановились. И тут Харальд ощутил прикосновение птичьих крыльев к щеке, а затем уловил и их шум… Медведь же медленно повернул к норегу морду, а звериная пасть под звериными глазами как будто улыбнулась. Лесной владыка не смеялся, он радовался.

Глаза эти были тёмно — карими, и вдруг Харальд понял, что смотрит в лицо дочери колдуна, а сам сидит на оленьей шкуре.

— Вот ты и вернулся из сайво, Харальд, сын великого вождя, — сказал Каапо. — Ты пробыл там совсем недолго, но достаточно долго, чтобы узнать, как вернуться туда, если понадобится.

— Почтенный, Каапо, мне показалось, что тот мир очень похож на наш, — задумчиво заметил Харальд, — только гораздо больше и всегда недосягаем, как будто он таится.

— Нет, Харальд, сын великого вождя, это только видимость, слишком недолго ты побыл там, — молвил колдун. — В сайво полно духов, духов мертвых и духов тех, кто управляет нашими жизнями. Наш мир по сравнению с тем — временный и хрупкий. Наш мир находится только в настоящем, а мир сайво вечен. Тот, кто приходит в сайво, может видеть силы, которые определяют наше существование, но только если сами духи пожелают, чтобы их увидели. Тот, кто посещает сайво постоянно, становится желанным гостем, и тогда духи не скрывают себя.

— Скажи, почтенный Каапо, почему же мой медведь улыбался? — спросил Харальд.

Сидевшая против него Тиия вдруг встала и вышла из палатки. Каапо же не ответил на вопрос молодого норега. А у того внезапно закружилась голова, и на желудке стало тяжело. Больше всего Харальду сейчас хотелось лечь и снова закрыть глаза, уснуть. И сын конунга едва смог доползти до своего спального места, и последнее, что он запомнил перед тем, как провалиться в глубокий сон, это как Каапо укрывал его оленьей шкурой.

6. Возвращение в далёкое стойбище. Ритуальная охота. Жребий судьбы на конце копья.

Теперь снег шел почти каждый день, крупные хлопья опускались сквозь ветки деревьев и ложились на стылую заснеженную землю, образовывая большие и непроходимые сугробы. Охотники рода Каапо всё время рыскали по лесу, расставляя деревянные ловушки — пушные звери отрастили зимний мех и были в самой поре. Через некоторое время саами совершили еще один, последний и самый многотрудный, переход. Палатки рода, покрытые для защиты от стужи в два-три слоя шкур, стало слишком трудно ставить, да и тяжелые зимние одежды мешали. И саами ушли в землю, в самом прямом смысле слова. Долгую зимнюю ночь род проводил в стойбище у подножия горного кряжа, защищавшего от снежных буранов.

Каждая семья из поколения в поколение выкапывала себе убежище в мягком земляном склоне, после чего укрывала яму толстой кровлей из бревен и земли. Лаз в жилище Каапо был столь узок, что Харальду приходилось ползти по нему на четвереньках, зато внутри оно оказалось на удивление просторным. Там молодой норег мог выпрямиться во весь рост, и, несмотря на дым от костерка, было уютно. Мысль, что Харальду здесь предстоит провести несколько лун вместе с дочерью колдуна, привлекала и радовала его. Жена Каапо выстлала пол обычным ковром из свежих еловых лап, покрытых оленьими шкурами, и разделила землянку на маленькие каморки, развесив полотнища из светлого хлопка, приобретенные у весенних торговцев.

Это было совсем не то, что убогая землянка, в которой у норегов ютились нищие крестьяне или рабы, так показалось Харальду. Ансси же покинул их окончательно, переселившись в землянку охотника Оску, где он нашёл благосклонность девушки по имени Сохви, что на саамском означало «мудрость». Харальд же понимал, что не вечно наставник будет рядом — Ансси теперь нужно было устраивать и свою жизнь. Постоянное общение сына конунга со старым Каапо и его дочерью восполнило эту утрату.

— Что ваш народ говорит об оборотнях, почтенный Каапо? — спросил как-то Харальд у старого колдуна.

— Оборотень принимает облик зверя, скажем, оленя, и заманивает охотника, для того, чтобы тот убил его. А когда охотник начинает свежевать зверя,