Панически боясь колдовства, злых духов, Терция даже не пожелала взглянуть на дощечку, отпрянув, когда домоправитель подал ее хозяйке. Отец был еще не вполне в состоянии читать, и табличку взял Валерий. С трудом разбирая коряво написанные слова, он медленно прочел их вслух. И эта замедленная протяжность чтения в сочетании с глухой ночью, дрожанием огня факелов сокрушительно воздействовала на эмоции слушающих.

– Проклинаю тебя, Пассия, ненавистная разлучница. Заклинаю всемогущих богов лишить тебя красоты и здоровья. Пусть станешь ты гадкой и старой, пусть волосы твои облезут, зубы выпадут, кожа покроется нарывами, чтобы возненавидел тебя мой любимый… – прочитал Валерий.

Стоящая поодаль Пассия в ужасе ахнула, обхватила тонкими детскими ручками щеки и залилась безутешными слезами. У Скафы бегали глаза. Ее лицо то бледнело, то покрывалось красными пятнами. Нависла тяжелая тишина.

– Закапывать надо было на могиле. Там ее быстрее прочтут демоны и исполнят пожелание, – поучительным тоном, видимо не вполне протрезвев, сказал Эпидий, но после нового взвизгивания жены подошел к Скафе, поднял ее голову, долго задумчиво рассматривал измученное страдающее лицо, затем сказал вполне трезвым голосом, в котором даже слышалась некоторая теплота: – Ревность. Она каждому любящему понятна. А сечь не надо. Отправь ее в деревню.

На лице рабыни отразилось сначала облегчение от сознания, что она не поплатится жизнью за содеянное, затем отчаяние и горечь. От пережитого напряжения у нее словно помутился рассудок. На коленях Скафа поползла к Валерию, заклиная не отсылать ее, с мольбой протягивала руки, пытаясь обхватить ноги мужчины. Валерий отшатнулся. Лицо его стало надменным. Решение отца его вполне устраивало.

Какой жалкой может быть судьба женщины, особенно если она старше возлюбленного, да к тому же бесправная рабыня. Заломив руки, Скафа повалилась на мрамор пола. Безудержные рыдания сотрясли ее тело.

Но ни слезы, ни мольбы ничьего сердца не трогали, ни в ком сочувствия не вызывали. Стоящие вокруг рабы смотрели равнодушно. У каждого своя судьба.

Валерий молча отвернулся. Преданная любовь Скафы была ему докучна.

– Убрать, – раздался за его спиной приказ разъяренной Терции и звуки хлестких оплеух, на которые всегда была щедра матрона и которые должны были сейчас напомнить зарвавшейся рабыне ее истинное место.

Весна 66 года нашей эры

На нешироком плоскогорье в седловине Иудейских гор, между горными узлами Бет-Эль на севере и Хеврон на юге, среди садов расположился Иерусалим. Сердце страны. Национальная и религиозная столица, лично царем Давидом завоеванная. Самый неуправляемый, как считали римляне, город на земле. На двух холмах строился город. На одном, высоком и плоском, стоял Верхний город, на втором, более покатом, – Нижний. Ряды домов спускались с обоих холмов в долину, их разделяющую. Крыши одних домов служили дворами для других. Кварталы домов разделялись узкими улицами с крутыми ступенями.

Три ряда мощных стен защищали Иерусалим. Над стенами возвышались четырехугольные башни, массивные, как сами стены. И над всем городом словно парил в небесной выси Храм.

Он стоял на вершине укрепленного холма и, покрытый со всех сторон золотыми листами, блистал в лучах солнца. Храм был доступен взору из любой точки города. Ни один иудей не поворачивался к нему спиной и всегда старался идти так, чтобы хотя бы краешком глаза, но видеть святилище.

Жертвоприношение закончилось. Левиты смыли кровь с подножия жертвенника. Обильный дым фимиама поплыл в небо. Звуки серебряного горна отметили конец литургии. Двери святилища, открытые при службе, закрылись до заката. Покинув Двор священнослужителей, Ионатан спустился по лестнице в общий двор, прошел через него, рассеянно кивая знакомым.

Последнее время Ионатану было непривычно грустно. Их свадьба с Биной была назначена на осень. И он безумно скучал по девушке, постоянно представляя, как увезет молодую жену в Кесарию, в солнечный дом отца, как его родные окружат ее вниманием и любовью, как по утрам они будут стоять рядом на балконе, любуясь зеленоватыми просторами Средиземного моря и видя уходящие вдаль корабли. Неужели Бина – это прекрасное, неземное создание – будет с ним всегда, днем и ночью, и он сможет бесконечно долго глядеть в ее глаза, гладить тонкие руки, целовать ее губы?

Внешний двор Храма был открыт для всех. Сюда ежедневно стекались толпы народа. Это пространство было и храмом, и форумом, и судом, и университетом. В воротах и арках продавались жертвенные голуби, сидели менялы, в чьих лавках любые деньги можно было поменять на «священные шекели», необходимые для пожертвования.

Грустное настроение Ионатана улучшилось, когда ближе к выходу он увидел Бецалеля – как всегда, в окружении учеников.

Проникновенная речь мудреца Бецалеля, его яркие мысли безмерно восхищали юношу. Часами готов он был слушать философа, не испытывая пресыщения. Но Ионатану всегда хотелось полностью владеть вниманием Бецалеля. Поэтому он терпеливо дождался момента, когда ученики разошлись и философ остался в одиночестве.

– Шалом, учитель, – поздоровался Ионатан.

Услышав знакомый голос, Бецалель повернулся к юноше с доброжелательной улыбкой. Он тоже был явно рад встрече.

Худой, высокий, с наброшенным на голову покрывалом, Бецалель обладал весьма почтенной наружностью. Его крупная голова благородной лепки была украшена высоким выпуклым лбом мыслителя, тонким костистым носом и глубоко посаженными умными глазами. Широкая седеющая борода покрывала грудь. Некрасивое, но удивительно привлекательное лицо.

Они неспешно пошли рядом, вдоль галереи из мраморных колонн. Затем спустились по лестнице до вымощенной камнями улицы, идущей мимо западной стены Храма.

Беседа доставляла удовольствие обоим. Бецалель был представителем братства, называвшего себя «перушим». Члены этого братства, в значительной степени состоящие из ученых раввинов и учителей Торы, воспринимали себя «избранными», людьми, способными умножить ряды своих последователей.

– Чем больше в народе Божием людей верующих и благочестивых, тем лучше и народу, и отдельному человеку, – говорил Бецалель.

Ярый последователь ученого раввина Шамая, убежденного, что самое важное и ценное – это Тора, что именно она укажет человеку путь, приведет его в царство Машиаха, Бецалель старался повлиять на Ионатана, который, как он знал, склонялся в сторону тех, кого называли «кенаим» – «ревнители».

Не то чтобы у «ревнителей» и «избранных» были принципиальные расхождения в вопросах веры. Скорее, расхождения были в методах борьбы.

И те и другие верили в приход Машиаха. Но «ревнители» считали, что приход его можно ускорить, начав войну с ненавистными язычниками, оккупировавшими страну. Тогда как «избранные» считали возможным компромисс с римской властью.

– Власть земных царей временна и преходяща. Не мир, окружающий нас, надо менять и рушить, а очищать сердца человеческие. Каждый должен и может устранить из сердца своего дурные желания, низменные побуждения. И лишь очистившись, с сердцем, ставшим ясным и чистым, сможет человек воспринять Божественное Присутствие. И вот тогда произойдет неизбежная и естественная смена власти. Придет царь праведный, царь, способный претворить в жизнь Божественную Волю, и наступит царство Машиаха, – вдохновенно говорил Бецалель; разгорячившись, он остановился, вскинул руку и произнес строгим тоном пророка: – Бойся, народ иудейский, войны с Римом. Ибо будет это причиной утраты отечества твоего, Иерусалима, и Святого Храма.