— Сейчас явится, — сказал я Ушарову.

Комэск Елишенко подошел быстрым четким шагом и, лихо звякнув шпорами, взял под козырек. Лицо его дышало отвагой. Я встретился взглядом с Ушаровым, стоявшим около чайханы.

— Опять в этой дурацкой блузе! — сердито заметил я. — Как попугай! Огонь противника на себя навлекаешь!

— Виноват! Другой нет у меня.

— Еще раз появишься перед эскадроном в зеленой рубашке — сниму с командования. Да еще суток двадцать получишь. Понял?!

— Так точно, товарищ командир, понял!

— Ну зачем ты из себя мишень делаешь? — мягче сказал я. — Тебя за версту видно, как сизоворонку на проволоке. Убьют ведь...

— Пуля — дура, — сказал Елишенко. — Она не разбирает.

— Учти! — предупредил я строго.

— Исправлюсь, — заверил лихой комэск и четко повернулся налево кругом.

Начальник разведотдела проводил его долгим взглядом.

— Зачем он тебе понадобился? — спросил я у Николая.

— Кто? Елишенко?.. Да так... — неопределенно ответил он. — Служба, Марк...

...И вот грохнул первый пушечный залп. Это был условный сигнал к наступлению. Пешие цепи высыпали на поле.

Я был с первым взводом первого эскадрона. Справа около меня Ушаров вынул бинокль. Рядом слева шел, лихо заломив фуражку и покручивая русые усики, адъютант полка Милованов, недавно вернувшийся в строй после ранения, справа — молоденький, лет девятнадцати начальник пулеметной команды Масков, следом за ним двое ребят тянули «Максима». Остальные три полковых пулемета были распределены по эскадронам.

Противник повел сильный ружейный обстрел наших цепей. А мы шли и шли. И не стреляли. Стрелять пока было не в кого. Шагах в двухстах от земляного бруствера мы залегли и стали окапываться. Землю рыли шашками. Раз и другой прогромыхали наши пушки.

Между тем винтовочная стрельба с обеих сторон разгоралась... Пеший бой, медленно развертывающийся по всем правилам тактики, труден для кавалериста, разлученного с верным другом — конем. То ли дело мчаться в конной лаве на врага по широкому ровному полю. Шашки вон! Сам черт не страшен лихому коннику! Ох, как медленно тянется время для тех, кто залег в цепи! А солнце поднимается все выше, палит спины и затылки все нещаднее. Пересохло во рту. Жалею, что не напился впрок в чайхане. Завидую Сулейману Кучукову. Он успел. А мне придется ли когда испить студеной?.. Я видел перед собой высокий вал, протянувшийся вдоль арыка, а за арыком — шеренгу густолистых тополей. Тополя какие-то нереальные: листья на них были то густо-зеленого цвета, то в одно мгновенье, как по волшебству, становились белыми. Это под дуновением ветра, тянувшего с гор, листья оборачиваются то лицом, то изнанкой.

— Товарищ командир, — обратился ко мне начальник пулеметной команды Масков. — А что если дать очередь по тем тополям? Вроде бы есть там кто.

— Пусть прострочит, — поддержал Ушаров, оглядев деревья в бинокль.

— Попробуй, — согласился я.

В руках Маскова затрепетал пулемет. Из сочной зелени тополей посыпались на землю люди.

Меж тем басмачи скопились на левом фланге.

Вот артиллеристы выкатили орудия на открытую позицию. Два-три удачных разрыва осколочных в гуще басмаческой конницы, и для кучуковцев настал удобный момент ударить по врагу в конном строю. Кучуков первым вскочил на коня и с саблей наголо врезался в нестройную вражескую конницу. Раз и другой опустилась его сабля на головы и плечи басмачей. В этом бою он был — в какой уже раз — ранен.

Мне рассказывали, что позднее, когда потерявшего сознание Кучукова выносили из боя, он вдруг очнулся и закричал: «Куда?! Куда несете?! Назад, в бой!» — и выхватив наган, выстрелил в воздух. На Ферганском фронте ходил рассказ, что после Алайского похода, в котором отличился кара-киргизский дивизион, Михаил Васильевич Фрунзе снял со своей груди орден Красного Знамени и прикрепил его на грудь Кучукова. Все верили этому рассказу.

Сражение вступило в решительную фазу. Успех боя зависел от каких-то мгновений. Я понял, что должен с минуты на минуту наступить этот перелом.

В стане противника нарастало оживление: послышались отдаленные крики команды, сигналы военного рожка, видимо, какого-то белогвардейского отряда.

«Надо поднимать полк в атаку» — подумал я. Но как трудно решиться на то, чтобы оторваться от горячей пахнущей травами земли, когда над тобой осами жужжат шальные пули.

Усилие воли — и я вскочил, выхватив шашку из ножен, закричал:

— Вперед, ребята!

Я побежал к кишлаку, не видя, а чувствуя спиной, что моя команда подняла бойцов.

Один впереди цепи я оставался не больше полминуты. Сзади бежал Николай, я слышал его шумное дыхание. Вот бойцы обогнали меня. Они бежали с винтовками наперевес. «Ура», неистовое, будоражащее, перекатывалось из края в край по цепи бегущих. Заглушая их крики и треск перестрелки, полковые горнисты выдували пронзительно звонкий победный сигнал: «В атаку! Скачи, лети стрелой!»

В наступление ринулась наша конница. Впереди с высоко поднятой обнаженной саблей скакал комбриг Эрнест Кужело в сопровождении чуть отставших двух ординарцев штаба.

Кужело первым ворвался в Кара-Сакал...

Позднее из показаний пленных басмачей мы узнали, что Курширмат со своими отрядами прибыл в Кара-Сакал чуть позже нашей бригады. С Курширматом были курбаши Ишмат Байбача, Аман-палван, турецкие офицеры и военный советник казачий есаул Ситняковский. Басмаческий предводитель сошел с коня возле чайханы по ту сторону арыка с насыпными берегами. Несмотря на жару, курбаши был в голубом шелковом стеганом халате и рыжей лисьей шапке-треухе.

Басмачи подвели к главарю пленных кучуковцев — разъезд, попавший в засаду. Курширмат снял очки, оглядел пленных единственным глазом и недвумысленно провел ладонью по тонкой шее. Джигиты погнали пленных прочь, поторапливая их ударами камчей.

Курширмат и Аулиахан зашли в чайхану, присели на супу. Чайханщик подал им тонкую камышинку и несколько зеленоватых кусочков анаши на блюдечке. Они с удовольствием затянулись дурманящим дымом.

Ситняковский предложил Курширмату взобраться на крышу чайханы. Там лежала куча сухого клевера. Они поднялись по бревну с вырубленными ступеньками и залегли за сеном. Ситняковский подал хозяину бинокль.

Они видели замешательство в рядах кара-киргизов, когда был ранен их командир Кучуков. И были свидетелями, как военное счастье повернулось к ним спиной. Под пулеметным огнем кызыл аскеров посыпались с тополей раненые и убитые басмачи. Прискакавший от Аллаярбека связной торопливо взобрался на крышу и доложил, что Аллаярбек решил идти на поднявшихся в атаку кучуковцев и просит помощи. Почти одновременно было получено известие, что кавалерийские разъезды кызыл аскеров — мадъяр появились на крайнем левом фланге и в