— А чего тут удивительного? — Стас как бы ущипнул свою оранжевую рубашку и подергал ее взад-вперед, вентилируя разгоряченное бурной беседой тело. — Меня сколько раз девчушки останавливали. Что, спрашиваю, куда поедем? Да недалеко, говорят. А они по двое, по трое кучкуются. Только мы это, как его, — мы вам сексуальное удовольствие обеспечим. Так мало того, они не одни работают. Я смотрю в зеркало заднего вида — у обочины иномарка поношенная припаркована, а за лобовым стеклом два бритоголовых бойца восседают. Значит, эти детишки-то под контролем взрослых проституируют.

— Причем иногда под контролем собственных родителей. Я вам про Колю начала рассказывать, — продолжила Соня. — Так вот, когда мальчику было шесть лет, мать его к своему профилю приобщила: стала «сдавать» родного сына на ночь мужикам. Я-то всю эту хронику уже позже раскопала, когда мне пришлось с этим мальчиком заниматься. Что для таких случаев характерно — дети о своих похождениях ничего и никогда не скажут впрямую. Представляете, какая конспирация, какая родительская выучка? Хорошему бы чему так учили! Одним словом, я этот ребус Махлаткина разгадала только благодаря своему опыту. А с семи лет Коля начал путешествовать. Знакомился с взрослыми мужчинами, редко — с женщинами, сочинял про себя разные легенды, просился на усыновление. Некоторые откликались на жалобы смазливого мальчугана, забирали его с собой. У очередных знакомых Махлаткин жил неделю-две, разведывал обстановку, потом забирал наиболее ценные вещи и исчезал. Имущество продавал или менял на вино, сигареты, игрушки и пускался на поиск новых «приемных родителей».

Когда Коля устраивался у жителей Петербурга, то возвращался на день-два домой, встречался с матерью и снова отправлялся на гастроли. Так Махлаткин путешествовал до одиннадцати лет. А в прошлом году его присмотрел на вокзале один мужчина и очень с ним подружился. Я про этого нового друга узнала от Колиной матери. Прибегает как-то ко мне наша знаменитая Жанна Махлаткина по кличке, пардон, Лоханка и спрашивает, как ей посадить в тюрьму мужчину, который якобы сожительствует с ее сыном? По словам Махлаткиной, Коля проводит у своего нового друга, дяди Гриши, целые недели, в школу не ходит, матери не звонит. Я говорю: пишите заявление, на его основании я могу начать работу. Нет, отвечает, я пока ничего подавать не стану, я лучше дальше понаблюдаю, что у них образуется. Да зачем же выжидать, объясняю ей, если этот Гриша вашего сына, как вы мне заявляете, растлевает? А я пока не заявляю, — улыбается, как полудурок, — я подозреваю. Да, думаю, других ты подозреваешь, а кто ж твоего сына на панель вывел? А дальше все еще невероятней сложилось. Я навела справки на этого Гришу: он успел поработать проводником, санитаром в детской психушке и даже помощником депутата. Ну, это уже у нас как закон: если придурок, значит, недалеко от власти. Я через неделю Жанну вызвала, говорю: давайте я вашего сына в психоневрологическую клинику направлю на обследование — пусть мальчика специалисты протестируют и сделают выводы, что же с ним происходит. К моему немалому удивлению, Махлаткина на мое предложение тотчас соглашается.

Отвела я Колю в больницу, оставила, лежит он там неделю, две, а мамаша что в это время учинила? Она его старшего друга-наставника в свою койку затащила и так его собой увлекла, что он даже про ее сына забыл. Разница у них невелика. Жанне чуть за тридцать, Грише недавно двадцать исполнилось. Тем временем врачи мне докладывают: да, мальчик скорее всего имел с Гришей интимную связь. Ну а чтобы доказать факт сожительства, надобно и Колю, и Гришу на экспертизу направить, но это совершается только с их добровольного согласия. А они его разве дадут? Все, говорю врачам, отбой, забираю мальчика, пусть живет как знает — милиция здесь бессильна. Колю выписали. Я привезла его домой, сдала матери, а сама думаю: как ее земля-то еще носит? Да и этот Гриша, как посмотрела на него, — просто какой-то Мефистофель. Чем он так мальчишку привлек, к чему этого несчастного Кольку приучили, — об этом, наверное, никто из них никогда не скажет.

Когда Коля вернулся домой, то думал, возможно, что по-прежнему останется фаворитом дяди Гриши, и никак не подозревал, что его очередной наставник «поменял ориентацию». Махлаткина крайне расстроила измена вокзального друга, и первое время он устраивал истерики. Тут, однако, в тройственном союзе произошла трагедия: пропал дядя Гриша. Через неделю его труп нашли на берегу пруда в одном из лесопарков города, знаменитом своими «голубыми» тусовками. Экспертиза показала, что дядя Гриша по кличке Мона Лиза стал жертвой маньяка-людоеда. Кстати, Жанна предоставила следствию чемодан, рвущийся по швам от обилия порнографических и садомазохистских рисунков и рассказов, сделанных ее покойным любовником. Коля после гибели дяди Гриши окончательно пошел по рукам и стал, если можно так выразиться, штатной проституткой Московского вокзала…

— Ты, Морошка, вечно что-нибудь такое выдашь из своей милицейской практики, что лично мне потом неделю-другую даже жить не хочется! — Зина захлопала глазами с крупными накладными ресницами, похожими на двух бабочек с черными крыльями, и ударила в ладоши. Отчаяние Подопечной хоть и выглядело намеренно театральным, но, как не раз убеждались одноклассники, могло быть чрезвычайно глубоким. — Не помню, Сонь, спрашивала я тебя или нет, да, наверное, спрашивала, но забыла: слушай, а как ты, если это, конечно, не секрет, обо всем этом узнаешь? Ведь такие вещи, я всегда думала, особая людская тайна. Мне-то, признаться, про этого Махлаткина кое-что Федя рассказывал. Тот вроде сейчас опять в психбольнице. Вообще, я думаю, Данилычу как мужику беспризорники больше доверяются, а так подойди к ним да спроси о жизни — они тебя ох как далеко отправят!

— Про детей часто говорят, что они способны запросто предать самого близкого и безмерно любящего их человека, так что уж там говорить про объявление ими своих порочных связей. Откуда, вы думаете, у меня взялись столь глубокие познания о детской проституции — кто с кем, где, куда да сколько? В основном от них — сами грешат, потом сами признаются. — Соня все больше увлекалась неожиданной для их встречи темой. На глазах одноклассников радушная хозяйка преображалась в куратора детских судеб. — Я никогда не понуждаю их к откровениям, а лишь тонко провоцирую. Такая уж у меня, простите, работа. Я обычно делаю вид, что, во-первых, все уже знаю — а детям ох как хочется меня удивить, а то и шокировать, предстать эдакими самыми павшими людьми на планете; во-вторых, изображаю, что для меня все их тайны не представляют никакой ценности и, соответственно, никакого интереса; в-третьих, рассказываю им небылицы о куда более крутых ребятах. В итоге только единицы не раскалываются. Впрочем, и это самое важное, наш процесс — обоюдный: детям действительно физически необходимо поделиться с кем-то тем, что с ними происходит, они любым путем пытаются удалить из корзины своего, простите за сравнение, процессора весь тот мусор, с которым сталкивается их ангельская душа.

— Душа-то у них ангельская, но в кого они с годами превращаются? — Лицо Кумирова передернулось из-за подавленной зевоты, плечи вздрогнули. — Я вам доложу, что эти подзаборные ребятишки, с которыми нынче так модно сюсюкаться, дадут уроки выживания и коварства любому ниндзя. Взять, к примеру, этого Кольку — он что, способен кого-нибудь осчастливить? Нет, я гарантирую вам, что он до самой смерти будет творить только то, что принято называть злом! Его стихия — проституция, наркомания, разбой и все остальные грехи человечества. Причем с каждым новым преступлением он будет продвигаться по пути зла все дальше.