общение, чтобы она поняла: мое внимание надо заслужить. Сегодня я не жалею, что поступил с ней так жестоко. Благодаря мне она смогла насладиться мирной и ароматной агонией. Когда она попала в больницу, мой образ витал над ней, как опиумный дым, облегчая боль и отгоняя тревоги, словно комаров.

– Жанин хочет, чтобы ты помог ей покрасить кухню.

– Ни за что.

– Она дала мне свою кредитку. В субботу съездим за краской и обоями.

Я еще не лег, когда она сказала мне, что я должен ее взять.

– Скоро тридцать первое октября.

В начале года она решила, что исполнение супружеских обязанностей реже трех раз в месяц грозит прочности брака. Она задрала ночную рубашку до пупка, и мне осталось только войти в нее. После десятка движений туда-сюда она велела мне кончать и не злоупотреблять ее терпением. Поскольку мне не удалось быстро исполнить ее требование, она меня оттолкнула.

– Удовольствие получишь в следующий раз.

Мы погасили свет и заснули. На следующий день я рассказал свою историю товарищу по цеху.

– Теперь я знаю, что ради любви ко мне можно умереть.

Сучка

Я так тебя люблю, что пишу тебе письмо, зная, что никогда его не отправлю. Это письмо окажется в книге, в одном из тонюсеньких романов, коротких, как наша история. За несколько недель мы успели много раз расстаться и снова полюбить друг друга. Мне не требуется вспоминать тебя, ты всегда рядом, твое отсутствие для меня живее, чем присутствие женщины, с которой я делю жизнь; я слышу твои слова, и они перекрывают, заглушают и затапливают ее слова.

– Сучка.

Я всю ночь шептал тебе на ухо это слово. Тебе нравилось слушать мой голос, он был сезамом, отмыкавшим двери в комнаты, куда вход был открыт только нам. Мы уединялись в будуарах с зеркальными стенами, посылавшими мне тысячи твоих отражений, в старинных замках, внезапных, как летняя гроза, и в оранжереях, где занимались любовью под холодным декабрьским солнцем. Мы носились по снегу, бродили по пустынным пескам, взбирались на башни и карабкались в горы, как на лесенку детской горки, еще более счастливые, чем ребятня с неоформившимся телом. Мы плыли по небу, оставляя за собой пыль, которую принимали за вечность.

– Голубые падающие звезды твоих глаз.

Сегодня я выдумываю образы. Но мы не нуждались в мечтах или чудесах. Воображение – это приложение к одиночеству, последний отчаянный способ проткнуть его и выбраться наружу через крохотные дырочки, позволяющие увидеть вдали набитые соломой чучела людей, освещенных шаткими прожекторами, заливающими их липким жидким светом, белесым, как сперма.

– Сучка.

Мне хотелось, чтобы мы остались вместе навсегда, моя драгоценная сучка. Я любил бы каждую твою морщинку, как жених любит ямочки на щеках юной невесты. Я любил бы тебя поблекшей и постаревшей. Я выдумал бы рай и ждал бы тебя там, чтобы однажды встретиться и наконец отдаться любви за пределами времени.

– Сучка.

Несколько лет смятения. Без боли, но с чувством стыда за то, что страдал от любви. Ведь это ты меня бросила, а я полюбил даже наш разрыв. Иногда ты счастлив уже оттого, что когда-то был счастлив.

– В жизни выпадает всего одна любовь. Моя любовь – это ты.

Безмозглые дуры и озабоченные олухи

– Муж изменяет мне всего раз в неделю.

Со студентками, с официантками, с уборщицами. Они довольствуются дешевенькими подарками, не несущими угрозы нашему финансовому благополучию. Полагаю, что к пятидесяти двум годам мое тело стало выглядеть в его глазах не дотягивающим до нижней планки сексуальной привлекательности. Видимо, рот стареет медленнее, чем вульва.

– Женщины не понимают мужчин.

Они требуют любви и верности. Им хочется даже, чтобы они нас уважали. Да что они, сумасшедшие? Мы-то знаем, что за адская каша булькает у нас в черепной коробке. Мы им враги. Единственные и наихудшие. Мы всегда готовы их уесть. Подвергнуть самому гнусному шантажу. Уничтожить одним взглядом. Просто так, ни за что ни про что. Даже если иногда мы слишком глупы, чтобы осознать собственный идиотизм, признаем со смирением, что мы – круглые дуры.

– Не говоря уже о том, что самые тупые из нас их любят.

Подобное чувство заставляет нас выпускать дополнительные когти. Щупальца. Превращать свой рот в камнедробилку. Наши уши, несмотря на свою глухоту слышат голоса. Наши глаза работают как веб-камеры, нацеленные на маньяков в туалете и ванной комнате. Или как приборы ночного видения, способные следить за ними даже ночью, когда они спят. Мы запускаем нити нашего оптоволокна им в ноздри, чтобы следить, что им снится. Хотя вообще-то наши глаза слепы.

– Мой муж входит в состав мужского братства.

Компании существ с шершавой кожей. Снабженных телами, способными лазать по деревьям. Озабоченных только сексом. Мы распознаем их издалека. Они замечают нас. И приветствуют покачиванием члена. Они пользуются им как ключом, полагая, что с его помощью могут открыть нас как шкатулку с секретом. Как будто у нас между ног находится запечатанный сейф, в котором мы прячем наши чувства. Нашу любовь. Как драгоценную жемчужину. На самом деле я не меньше вас мечтаю любить. Кого-нибудь. Например, своего мужа. Он мог бы раз в неделю изменять мне со мной. А я изменяла бы ему с ним. Совместный адюльтер сблизил бы нас. И, возможно, мы оба в едином порыве свалились бы в любовь.

– Как две вишенки в настойку.

Первый поцелуй

Мы с женой уважаем друг друга. Никаких оскорблений, тем более драк. Никаких попыток унизить друг друга в те редкие разы, когда мы вместе появляемся на людях. С годами я овладел искусством контроля над собственным пенисом и научился проникать в нее мягко, щекоча ее нежными движениями и не создавая у нее унизительного ощущения, что ее берут грубо, как кобылу. Когда она чувствует, что с нее довольно, она легонько потягивает меня за мочку уха, и я тут же кончаю в чашку, предусмотрительно поставленную на тумбочку возле кровати. Ей не нравится контакт ее тела со спермой, а уж о том, чтобы ее проглотить, она даже не помышляет. Мы выливаем содержимое чашки в унитаз, чашку обдаем кипятком и завариваем в ней мяту, чтобы не осталось ни намека на предыдущий запах.

Как многие любящие пары, мы отказались от работы и целиком посвятили себя нашему союзу. Наш образ жизни от этого пострадал, нам пришлось съехать с городской квартиры и продать шале в горах. Мы живем в очень простой хижине,