Если человек не испугался, осознав, как далеко отклоняется от идей Творца и сколь многое ему необходимо изменить, он никогда не ощутит утешения веры. «С верой, – писал Льюис, – как на войне и кое-где еще, вам не обрести утешения, если его не искать. Если вы стремитесь к истине, то в конце, может быть, сумеете обрести и утешение; если же вы ищете утешения, вам не найти ни его, ни истины, – то будет лишь самообман и попытка выдать желаемое за действительное, и в итоге они обернутся отчаянием»[86].

Любая попытка жить в соответствии с этим мировоззрением, добавляет Льюис, подразумевает боль. В книге «Страдание» он замечает: «Отречение от нашей воли, которую мы столь долго считали своей собственностью, само по себе дико болезненно. Отказ от воспаленного и распухшего своеволия, многие годы державшего нас в рабстве, – это своего рода смерть»[87].

Еще Льюис остроумно замечает: все доводы Фрейда опирались на клинические наблюдения, говорившие, что отношение любого ребенка к отцу всегда окрашено «особой амбивалентностью» – сильными позитивными и негативными чувствами. Но если эти наблюдения справедливы, можно понимать такую амбивалентность и совершенно иначе. Не говорят ли негативные чувства к отцу о том, что желание избавиться от существования Бога в нас столь же сильно, как и желание, чтобы Он существовал?

Льюис находил этому подтверждение в своей жизни. В автобиографии он вспоминает, что, когда был атеистом, изо всех сил желал, чтобы Бога не было. Он хотел, чтобы никто не вмешивался в его жизнь. «Ни одно слово в моем словаре не вызывало у меня такой сильной ненависти, как слово вмешательство», – писал он в книге «Настигнут радостью». И он ясно понимал, что в центре Ветхого и Нового Заветов «стоит то трансцендентное существо, которое, как я тогда думал, вмешивается в жизнь»[88]. Атеизм привлекал Льюиса потому, что удовлетворял это глубинное желание жить самостоятельно. Клинические наблюдения Фрейда, по мнению Льюиса, говорят нам кое-что о наших мыслях и чувствах, но эти чувства могут включать в себя и желание избавиться от бытия Бога. Фрейд не сделал выводов в этом направлении.

В своей аргументации Льюис делает и еще один шаг. Если какой-то предмет желанен, это вовсе не значит, что он не существует – само желание может быть доводом в пользу его бытия. На протяжении своей жизни Льюис время от времени находил в себе глубинное стремление к тому, что он называл словом «радость», за которой, как он понял, стояло желание вступить в отношения со своим Творцом. Обычно, отмечает Льюис, наши желания направлены на то, что существует. «Живые существа не носят в себе таких желаний, которые невозможно удовлетворить, – продолжает он. – Младенец чувствует голод: и да, существует такая вещь, как пища. Утенок хочет плавать: и в самом деле, существует вода. Человек испытывает сексуальное желание: да, его можно удовлетворить»[89]. Все мы, говорит Льюис, носим в себе глубинное стремление, мы желаем вступить в отношения с нашим Творцом и существовать не только в этой жизни, хотя мы часто принимаем это желание за что-то иное. Новейшие исследования в нейробиологии могут сюда кое-что добавить. Некоторые факты говорят о том, что в мозг человека «вшита» (генетически запрограммирована) вера[90]. Если это справедливо, то ответ на вопрос, указывает ли этот факт на существование Разума вне вселенной, зависит только от мировоззрения конкретного человека. То, говорит Льюис, чему нас учат факты, «зависит от той философии, с помощью которой» мы смотрим на них[91].

«Если, – пишет Льюис, – я нахожу в себе такое желание, которое не сможет удовлетворить ни одно переживание в этом мире, самое простое объяснение звучит так: я был создан для иного мира». «Если ни одно из земных удовольствий, – продолжает он, – не в силах его удовлетворить, это не доказывает, что вселенная нас обманывает. Возможно, земные удовольствия и не призваны его удовлетворять, но только пробуждать, указывать на подлинную реальность. А если это так, мне надо, с одной стороны, никогда не презирать эти земные благословения и всегда быть за них благодарным, а с другой стороны, никогда не считать их той реальностью, относительно которой они лишь подобия, или отзвуки, или миражи».

Это желание для Льюиса связано с целью жизни человека. «Я должен хранить в себе живое стремление к той настоящей стране, которой не увижу до смерти. Я не должен допускать, чтобы его заслонили другие вещи или чтобы оно направилось куда-то еще. Оно должно стать главной целью жизни – мне надо искать ту страну и помогать другим это делать»[92].

Кратко можно сказать так: «Всю твою жизнь недосягаемый восторг парил где-то в том пространстве, что недоступно сознанию. Придет день, когда ты проснешься и поймешь, что, хотя ситуация была безнадежной, ты обрел его, либо, хотя он был совсем рядом, ты потерял его навеки»[93].

Фрейд признавал, что и в нем живет подобное желание. Он называл его немецким словом Sehnsucht, тем же, каким такое томление описывал и Льюис[94]. В статье, вышедшей в 1899 году, Фрейд говорит об одном «стремлении», которое сопровождало его всю жизнь. Он связывал его с желанием гулять по лесам с отцом, как он делал это в детстве. «Теперь я понимаю, – пишет он, – что никогда не был свободен от томления по прекрасным лесам около нашего дома, где… я убегал от отца, еще едва научившись ходить»[95].

* * *

Моя клиническая практика показывает, что у каждого из нас есть те или иные конфликты с родителями, а потому двойственное отношение к авторитетам. Различия в этом скорее количественные, чем качественные. Вспомним слова Фрейда об отношении ребенка к отцу: «Ребенок боится отца в той же мере, в какой жаждет его и восхищается им». Возможно, Фрейд прав, и эти детские чувства по отношению к родительскому авторитету влияют на представления человека о Боге и на отношение к Нему. Быть может, они определяют, будем ли мы открыты к самой возможности бытия Высшей Власти, станем спорить с этой идеей или просто откажемся ее рассматривать. Атеизм Фрейда и атеизм первой половины жизни Льюиса можно отчасти объяснить детскими негативными чувствами по отношению к отцу. Это подтверждают многие факты. И Фрейд, и Льюис в детстве испытывали сильный негатив к своим отцам – они описали эти чувства, став взрослыми, – и, кроме того, для обоих отцы были связаны с духовным мировоззрением, отвергнутым в юности.