подходили ко мне с предложением сердца, не желая связывать свою жизнь с порченной. Только…, только блудливые мужья, тайно стучались по ночам, требуя удовлетворить их похоти, но я не подпускала их и близко, бранью, камнями и палками отгоняя от охоты изменять женам. Ты спрашиваешь, как же случилось тогда это? Нет, не тогда. Ты спрашиваешь, как я выжила? Слушай же дальше.

Как я сказала, мои сородичи относились ко мне с сочувствием и пониманием. Но одно дело сочувствовать, другое принять. Трудно себя заставить любить, еще труднее забыть. Потому мои соседи сторонились меня. Но, чтобы не бросать в нужде и голоде, оставили мне горсти ячменя, от доли моих бедных родителей, часть которого я посеяла. Я выходила в поле, собирать съедобные травы и коренья, охотясь в поле на мелких грызунов и птиц. Тем и жила. Но я никогда не держала на своих беспокойных соседей, обиды или зла. Напротив, я была им благодарна: за то, что не дали мне умереть с голоду и не выгнали из общины; за то, что чтили память моих родных. И когда пришли северяне, установившие свои порядки и бравшие с общин в двойном размере, не только в наши города и их главному городу, но и на свои погостья, пошла навстречу любящим сердцам. Видя, что поселению грозит неминучая гибель от голодной смерти, старейшины общины тщась спасти людей, задумали отдать одну из дочерей, во славу покровительницы вдов. Но никто из родителей, не в силах заставить себя расстаться с любимыми чадами, и даже бросить жребий об этом, и дошло уже до драк, и тогда… тогда я вышла в погостье… Ну, а остальное ты уже знаешь. Сначала ушли кишцы, напуганные возрастающей силой юга, которая пришла вслед им, а с ней пришли и новые порядки, и не менее тяжкие поборы. Обижаемые кишцами, вскоре мы узнали, какую прелесть приносит и родная власть, когда наемники нанятые ею, с ее попустительства разбойничали на нашей земле, нападая на беззащитные селения и творя насилия. В один из таких тревожных дней, пришел черед и нам, испытать ужас, какой испытывают несчастные поселения взятого врагом на щит. Так я и оказалась в руках этих злодеев. Ну, а потом появился этот мальчик и освободил нас всех, а потом вы спасли нас.

Кикуд, невольно прослушав откровения блудницы, в смятении не знал, что сказать, и оставался нем. Но его взгляд, рассказал Мул больше, чем любые слова, и она не стала теребить его ненужными расспросами.

— А он странный. — Сменяя разговор, чтоб выйти из неловкости молчания, подметила она, вспомнив нрав молодого эштарота.

— Кто? — Пересохшими губами, едва смог прошевелить бывший кингаль.

— Аш.

— Тебя влечет к нему?

— Он кажется мне чудным. Впрочем, каким еще может быть храмовый служка, эштарот, к тому же иноземец. Такой же, презираемый, как и я — уличная девка, пусть и бывшая. Последний нищий, смотрит на нас с презрением.

— Мы — не презираем, мы знаем какая ты, и все в Лагаше уважают тебя. Юному северянину мы обязаны жизнью царевича, а тебя все полюбили, и я… рад, что узнал тебя. Прошлое, это прошлое: в том нет греха, где нет вины.

Мул кивком поблагодарила его в ответ, и продолжила делиться размышленем:

— Нин любит его, а он словно не замечает. А она ведь красива. Бедная девочка, скрывать свои чувства, боясь быть осмеянной.

— Извини, я не должен был. — Покраснев, замялся Кикуд. — Просто мне показалось, что он тебе приглянулся.

— Он же еще слишком молод для меня, да и Нин обидится, если я начну с ним любезничать. — Повеселела Мул.

— Да, я не подумал. — Горя от стыда, Кикуд чувствовал себя рядом с ней, каким-то уж слишком большим и неуклюжим.

— Ты понимаешь знаки мудрости? — Спросила она, после некоторого молчания, глядя на звездное небо.

— Воины должны разбирать письмена, дабы не было трудностей при их получении. А сыны Нингирсу обучаются этому, чтобы и доносить до людей его помыслы.

— Маленькая Нин тоже умеет читать. Ее отец, был каким-то важным воеводой. Как бы и я хотела этому научиться. Говорят в письменах много мудрости, ответов на тайны мироздания.

— Не везде, а только в хранилищах храмов или в пределе писцов можно почерпнуть тех знаний. Да и в них ты не найдешь ответы на все вопросы, их появится еще больше.

— Все равно, я бы хотела там побывать.

***

Ехали на удивление быстро, особенно в сравнении с тем, как они добирались. Впрочем, этому находилось объяснение: теперь они ехали в сопровождении многих воинов, а не тряслись в одиночестве, в стареньком, потрепанном возке, неизвестной дорогой. Теперь им нечего было опасаться случайных встреч; да и брюхо не сводило от голода, когда рядом были торговцы, готовые за веселую песню, расплатиться сытным обедом. А старый возок, лагашские умельцы починили так, что он катился словно с горы, и их глупые ослы обнаружили, что воз который они тянули, стал вдруг отчего-то легче, и, чувствуя себя сильнее, бежали, радостно повиливая изгаженными кисточками. На привалах, скоморохи давали представления, скрашивая путешественникам дорогу и зарабатывая свое у них пропитание. А показывать было что. Недаром ведь Пузур и его друзья исколесили земли Калама: было время набраться разнообразия жизненной мудрости из народа, и глупости тоже.

Только к огорчению юной бродяжки, не было больше с ними ее дерзкой подруги, с которой и она чувствовала себя такой же сильной и смелой. Это было еще одно тяжелое расставание, и самым трудным за последнее время, вдвойне тяжелей своей неожиданностью. Мул еще вечером не сообщала им о своем решении, и все были уверены, что она поедет с ними, наутро же, когда никто этого и не ожидал, огорошила всех новостью. Это случилось, когда все собрались отправляться и Нин, готовясь к отъезду, суетливо нагружая в возок нехитрый скарб, начала уже по-дружески отчитывать копошуню.

— Ну, где ты ходишь?! Все давно уже собрались! — Торопила она свою подругу.

Но та, не торопилась бежать, чтобы собрать вещи, и не отругивалась шутливо, как бывало обычно, но нежно взяв Нин за руку, глядя на нее и на скоморошью общинку, уже устроившуюся в возок, чтоб ехать, виновато улыбаясь, сказала:

— Нин прости, я не еду с вами.

— Что ты говоришь? Мы же собиралась ехать вместе. — Попыталась вразумить подругу Нин — Вот и место, я для нас приготовила.

— Прости. Но зачем мне чужбина, где я никого не знаю, и меня никто не ждет. Я не привыкла к дорогам, и у меня нет таких дивных