— Почему обузой? Ты научишься петь и танцевать или изображать кого-нибудь. Вот увидишь, это совсем не трудно.

— Поверь мне Нин, не все, что кажется тебе легким, дается другим так же легко. Ваше призвание, нести людям свет радости и надежды, ну а мое, наверно, немножко другое.

— Ты сказала, что там для тебя чужбина, но и здесь для тебя чужая земля. Зачем ты, опять обманываешь меня? — Чуть не плача молила бродяжка. — Какое призвание? Ты же больше, не выходишь на улицы.

— Нет. И больше никогда не вернусь к прежней жизни. — Поклялась бывшая блудница. И какая-то злая уверенность в ее выражении, показала твердость ее клятвы. — Я и вправду собиралась ехать с вами, я не обманывала тебя. И здесь для меня тоже чужая земля, но увидев, какую тут люди строят жизнь, узнав помыслы Уруинимгины, я поняла, что именно здесь, на чужбине — мое призвание, и быть может отсюда, правда прорвется и на мою родину, и разольется по землям царство справедливости.

Нин, попытавшись еще переменить решение подруги, поняв бессмысленность уговоров, не стала больше давить, лишь в глазах полных отчаяния, читались упреки осуждения и мольба: «Поедем». Мул говорила, что будет помнить свою маленькую подружку и ее общинку, с которой столько пережилось, с кем спасались от лиходеев и узнали Лагаш. И обещала самолично надавить ей весточку, а Нин, недоумевала, как она это сделает.

— Я обязательно выучусь читать и писать. Кикуд обещал мне в этом помочь. — Словно угадывая ее мысли, сказала Мул; и словно предугадывая. — Для этого нужно иметь доступ к хранилищам знаний, а бродячая жизнь этого не даст. Я чувствую, я смогу быть нужной этим людям. Здесь мне место.

Нин ничего не сказала, на прощание лишь прижавшись к теплой груди. И снова были объятия и слезы расставаний, и снова в сердце щемило от тоски, но все проходит, прошло и это, оставив в душах теплые деньки.

Глава 2. Суд Сатараны.

1. Нибиру. Заклинание проклятых.

— Ну, что там? — Вопрошала громадная женщина долговязого человека вооруженного длинной жердью, взгромоздившегося на обсыпавшуюся крышу глинистого дома.

— Да не видать ничего. — С ленцой отвечал ей человек, прикрывая глаза ладонью от яркости солнца, вглядываясь вдаль.

— Ты давай, внимательней. От тебя сейчас зависит, жить нам или умереть. Гляди!

— Ничего пока не видно. Я же говорил, что никто сюда не сунется. — Ворчал он, разминая сухопарые конечности. И выпирающие костлявые колени скрипели как колеса старой колымаги.

— Смотри-смотри, если хочешь, видеть еще своих деток живыми и свободными.

В отличие от едва достававших ей до плеча молодцев, стоявших запрокинув головы, ей не требовалось сильно задирать голову.

— Да я смотрю. Но я не могу же тут все время стоять, у меня уже ноги задеревенели! — Жаловался долговязый. — Ну правда, пусть теперь Гной смотрит.

— Ничего-ничего. Сейчас потерпишь, потом это воздастся тебе сторицей. — Подбодрила она, и отошла распорядиться на другом конце.

— И кто захочет соваться в такую убогость? Чем здесь можно поживиться? — Продолжая ворчать, нехотя смотрел по сторонам новоиспеченный сторожевой; когда вдруг его лицо вытянулось от страха. — Виижуу, вижу! Они идут!

Человеческие потоки, растекались по узким улочкам тоненькими ручейками, все ближе приближаясь к самопроизвольному ополчению Нибиру.

Великанша вернувшись на крики, грозно цыкнула, чтоб он не поднимал раньше времени труса, и приказала находящимся рядом пращникам, спрятавшись по крышам быть наготове, остальным собираться встретить врага во всеоружии дреколья и дубья. У кого-то встречались копья и топоры с каменными наконечниками, и это было самое грозное оружие, не считая меднокованных секир и наконечников копий, кого-то из оставшихся воинов.

— Ну, что? Готовы мужички? — Спросила она, оглядев напуганных вояк.

Но старосты, недовольные, что их собрала и пытается ими управлять, какая-то содержательница питейной, начали ворчливо выказывать беспокойство, за оставленных жен, детей, стариков и старейшин.

— Не беспокойтесь за родных. Они будут в безопасности. — Обнадежил их рябой воин, оставленный десятником Ку-Бабе в помощь.

— Но только от нас зависит, быть им живыми и свободными или нет! — Взбадривала захолонувших мужиков женщина, прокричав, как только можно прокричать шепотом. — Чем дольше мы продержимся, тем больше возможностей уберечь их от рабства! Да может и самим спастись.

— Да пусть только сунутся! Они же трусливые как шакалы! — Храбрились самые отчаянные, молодые и глупые.

— Надо уходить пока не поздно! Это наемники пустынь, а они шутить не будут. — Дрожащими голосами блеяли самые трусливые, уже готовые сдаться.

— Да поздно уже, некуда бежать. — Мрачно оборвали им всякую надежду, умудренные жизнью. — Придется биться, или идти в рабство.

— Это наемники — подтвердил Рябой опасения трусливых, — но и они не любят возиться. Нам главное выстоять, надолго их не хватит.

Руководимые неумелыми действиями старост, вопреки советам корчмарки, не отдавшим бразды правления опытным воинам, они напали. Напали внезапно, как могли. Как могли, а потому неумело и не столь неожиданно. Наступавшие, опешившие было и даже потерявшие кого-то из воинов, успели вовремя отбиться от жалкого оружия бедноты и укрыться от беглого града камней; и собравшись, сами перешли в наступление, на превосходящее числом но не умением ополчение. Те же в свою очередь, несмело напав и не сумев воспользоваться неожиданностью, стояли столпившись. И противник пользуясь узостью улочек, не встречая достойного сопротивления, безжалостно месил эту человеческую кучу, не способную даже организоваться, чтоб не навредить себе, но зато посмевшую поднять оружие. Из-за тесноты, задние ряды обороняющихся, не зная, что творится там у передних, мешали соратникам развернуться, невольно становясь виновниками их гибели. И слабо вооруженные против боевого оружия, вынужденные получать смертельные раны от копий, секир и мечей, защитники дрогнули. Пытаясь спасти свои жизни, они толкались, страхом заражая следующих за ними, проклиная тот роковой, мимолетный миг, когда решились встать впереди войска.

Бессильные попытки Ку-Бабы и рябого воина, успокоить и собрать ополчение в боевой порядок и организовать оборону, не привели к успеху. Новоиспеченные вояки, побросав свое незамысловатое оружие, убежали подальше вглубь пределов, оставив своих начальников с горсткой храбрецов, в отличие от большинства настроенных решительно отстаивать собственное достоинство и свободу и жизни своих близких. Невольно отступив вместе со всеми и взбежав на возвышенность, они встали наизготовку, готовясь встретить врага.

— Ничего-ничего. — Успокаивала оставшихся с ними бойцов, грозная великанша. — Пусть бегут. Мы и без них справимся. Не так ли, Рябинушка?!

Рябой усмехнулся новому произношению своего прозвища, и, скаля зубы, произнес:

— Верно. Сбежали трусы, а от них в бою толку мало, одна обуза. Зато глянь, какие урса здесь собрались! Таких испугом