Дальше полицейская машина каким-то образом умудрилась столкнуть другой автомобиль в чей-то палисадник: один из тех случаев, когда все проезжающие притормаживают посмотреть, что случилось. К счастью, травм никто не получил, разве что домовладельцу помешали спать. (По крайней мере, я думаю, что это был домовладелец, он вышел на улицу босиком и в халате).

Будем надеяться, что сейчас все лондонцы уже улеглись в постели, поскольку на улице льет дождь, и следующий вызов мы получим не раньше пяти утра. Он действительно последовал: «я рожаю», — и завершился появлением младенца на свет в 11 часов (к тому времени я давно уже сладко спал).

Руку ко рту

Стоило мне понадеяться, что наступило затишье, как зазвонил телефон: в двухстах метрах от станции упал какой-то мужчина. На месте нас встретили двое полицейских, которые сообщили, что пациент шел по дороге, увидел их и вдруг рухнул как подкошенный.

Мой напарник сразу учуял исходивший от него запах алкоголя, но мужчина кашлял и стонал с убедительностью претендента на «Оскар». Он жаловался на головную боль, кашель, боль в ноге и спине, делал вид, что не может подняться на ноги. От дальнейших выяснений старался уходить. При осмотре мы не выявили никаких проблем: перед нами был явный симулянт.

Потом он сделал нечто, что я искренне ненавижу (с учетом распространенности в Ньюэме туберкулеза): начал кашлять на нас, сидя в нашей машине, не прикрывая рот рукой. Потом стал плеваться на пол, что я тоже терпеть не могу, но я был за рулем, так что предоставил напарнику разбираться с этим.

Сорок секунд спустя мы подъехали к больнице, и пациент решил поваляться на земле. К этому моменту наше терпение уже истощилось, так что мы силком подняли его и усадили в инвалидное кресло.

В больнице он отказался говорить с медсестрами, утверждал, что не может стоять и не понимает, чего от него хотят. Мы оставили его там и через 30 секунд вернулись на станцию.

В больнице я позволил себе удовольствие преподать персоналу небольшой урок. Сестра, осматривавшая нашего пациента, пыталась проверить у него реакцию зрачков (светя ему фонариком в глаза, чтобы убедиться, реагируют ли они на свет), но реакции не было. Я предложил ей выключить потолочное освещение, на которое пациент смотрел, поскольку лежал на спине.

Я до сих пор ненавижу пациентов, которые кашляют, не прикрывая рот рукой. Я уже перестал просить их прекратить, вместо этого даю им кислород, надевая очень удобную и плотно прилегающую маску. Оказалось, множество людей наткнулось на этот пост, задав в поисковой строке «руку ко рту». Клянусь, я не представляю, зачем им это понадобилось.

Неотложные, но не спасательные

Одна из странностей Службы скорой помощи состоит в том, что в глазах правительства она «неотложная», но не «спасательная». Спасательные службы (полиция, пожарные и береговая охрана) подчиняются Министерству внутренних дел, а Служба скорой помощи по всей стране — Национальной службе здравоохранения, и поэтому мы не имеем доступа к тем же ресурсам, что и «настоящие» спасатели. Разница едва заметная, но иногда она может серьезно влиять на нашу безопасность.

Вот пример с моего прошлого дежурства. Нас вызвали к пациенту с болью в животе, уведомив заодно, что больной может представлять для нашей бригады угрозу. Было в этом сообщении нечто, заставившее меня прислушаться к внутреннему голосу и дождаться приезда полицейских, прежде чем заходить в дом.

И вот прибыли четверо офицеров полиции, хотя обычно нам на подмогу отправляют максимум двоих; они сказали, что по данным компьютерной системы и по собственному опыту знают, насколько опасен этот человек. Мы последовали за полицией; офицеры уведомили пациента, что собираются его обыскать, а для этого должны сначала надеть на него наручники. Он явно и раньше имел дело с полицией: после того, как наручники были надеты, полицейские проверили по компьютеру, не выдавался ли в последнее время ордер на его арест.

При обыске они обнаружили при нем здоровенную палку и угрожающего вида 12-сантиметровый нож.

Все это время «хозяйка дома» сыпала оскорбления в наш адрес и в адрес пациента, а также полицейских, явившихся ни с того ни с сего. Первичный осмотр показал, что жизни мужчины ничего не угрожает, и мы предложили ему поехать в больницу, с чем он согласился. Однако, когда мы выходили из дома, женщина выкрикнула в спину больного еще несколько ругательств, и он сказал, что нет смысла куда-то его везти, после чего растворился в ночи. (Ни я, ни мой напарник не стали ему мешать.)

В полицейских компьютерах имелась информация о том, что он опасен (совершил несколько разбойных нападений), но в нашей системе хранить подобную информацию запрещено. Полицейский диспетчер нам рассказал, что они знают все о людях, проживающих по конкретному адресу: от борцов за права животных до членов парламента. Опять же в нашей системе ничего подобного нет: мы можем только ввести данные вручную, после того как экипаж скорой подвергся угрозам/нападению.

Нет смысла говорить, что мы послали соответствующее уведомление в центральный офис.

Позднее я узнал, что тот мужчина сидел на крэке (кокаине), что многое объясняет.

Возвращение собаки Павлова

Прошлой ночью нас вызвали к алкоголику с ВИЧ. Я (по-прежнему) не боюсь ВИЧ-положительных пациентов, даже если у них идет кровь, а у этого не шла (зато он обмочил себе штаны). Единственная проблема в том, что я тут же опять превратился в «собаку Павлова». Как только мы узнали, что пациент ВИЧ-положительный, у меня закрутило в животе, как во время профилактического лечения. Это было довольно странно, потому что я не испытывал страха (он наваливается на меня только перед анализами на ВИЧ), скорее, тут взыграло нечто… биологическое.

Сын пациента был крайне смущен поведением своего родителя, но мой напарник постарался его убедить, что тут нет ничего страшного.

Это плохо?

Это плохо — отвезти в больницу пациента, который на самом деле в лечении не нуждается, просто чтобы получить там горячий завтрак?

Гораздо проще возить в клинику всех, вне зависимости от необходимости. Это означает, что нам придется заполнять меньше документов, пациент будет чувствовать, что ему уделили достаточно внимания, а я буду уверен, что не пропустил ничего