Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вышла как раз в тот момент, когда Оникс раскрыл свою шторку, и мы одновременно замерли, с неприкрытым удивлением смотря на одинаковые по цвету (хотя, клянусь, мы не договаривались, во что оденемся) наряды. Ему шёл бежево–сизый цвет, делая рубиновые глаза не такими алыми, а волосы цвета слоновой кости кремового оттенка. Под пиджаком с двумя рядами серебристых пуговиц была видна тёмная сизая рубашка со стоячим воротничком.
– Неплохо, – усмехнулась я, шагнув к Ониксу и расстегнув его верхнюю пуговицу на воротнике, – но так лучше.
– Тебе виднее, – не сдержал улыбки он, перехватив мою руку и достав из кармана пиджака аккуратную цепочку со сверкающими камешками. Застегнув её на моём запястье, Герцог нерешительно отпустил, оглянувшись на замершую иномирку. – Берём.
На лице той скользнула улыбка, и она склонила голову.
– Полагаю, выдвигаемся мы сейчас? – поинтересовалась я, стараясь не краснеть и тем самым не выдать себя.
– Если ты хочешь ощутить всю прелесть быть Герцогом, можем ещё прогуляться.
– О, нет… предпочту обойти лучи славы стороной, – тут же заверила я Оникса, не сдержав хитрой улыбки. – Да и кто знает, когда я ещё смогу побывать на Орфее? Хочется без лишней толкотни понять, почему это место по праву считается лучшим оперным театром во всей Вселенной.
Оникс понимающе улыбнулся, и его глаза стали ярче, притягательней.
– Тогда отправляемся сейчас.
2
Орфей.
Я даже мечтать не могла когда–нибудь побывать там. Всех высокопоставленных существ, соизволивших посетить это место, изображали на картинах и вешали их в коридорах. Кто только не посещал Орфей! И Бароны, и Матери с Сёстрами Сената, и Грандерилы, и, говорят, сам Мёртвый Узурпатор был когда–то здесь, правда, до того, как развязать войну. Вот только во время войны картины снимали и прятали, так что не все именные таблички пережили тысячелетнюю бойню, потому среди многочисленных безымянных портретов отыскать Мёртвого Узурпатора уже было не суждено. Он мог быть кем угодно, выглядеть кем угодно, может, он был даже не один – не многие существа способны прожить тысячу лет и при этом оставаться в здравии. Как бы там ни было, в истории нет ни одной строчки о том, кем же был Мёртвый Узурпатор. Ни расы, ни имени, ни внешности. Ничего. А те, кто видел его портрет, давно мертвы.
Мы шагали по просторному коридору гигантского корабля «Орфей», который был в два раза больше имперского дредноута «Затмение», на котором когда–то Ориас отправился к одной из алых планет для её усмирения. Величественное, древнее судно, бороздившее космос несколько десятков тысяч лет. На гладких бортах стояли искусные статуи отличившихся Герцогов и Матерей Сената, Баронов и крылатых врасов, погибших от руки Узурпатора. Если Оникс победит в выборах, то и его фигура будет украшать «Орфей».
Слева открывался вид на рыже–алую с голубыми прожилками туманность с рассыпавшимися белыми звёздами. Она напоминала чей–то глаз, что неустанно следил за нами. Сам коридор был отделан редким красным камнем с чёрными и золотыми прожилками, последние светились мягким жёлтым светом, озаряя картины в резных рамах за толстым стеклом. На потолке примостилась переливающаяся и двигающаяся фреска с айовами, ныряющими в пространство космоса и выныривающими в другом месте. Именно на их основе и были созданы телепорты, Поезда и «Пристанища».
Мы не спешили, разглядывая картины и не волнуясь, что нас кто–то увидит. Этот коридор вёл прямо к той самой центральной ложи (да–да, тут есть и отдельные коридоры для каждой ложи), да и судя по времени, у нас ещё оставалось минут пятнадцать до самого концерта.
На картинах попадались суровые лики Матерей Сената, были золотоглазые Бароны, чья красота ослепляла даже через холсты, Герцоги (в основном это были серебряные хиимы), попался даже один мужчина из расы самого Оникса, оказавшийся генералом во время войны с Мёртвым Узурпатором, который, правда, не пережил её. Но больше всего я задержалась у картины с Матерью Орика; тут она была ещё молодой. Серое лицо без единой морщинки, лысая голова с чёрными пятнышками и причудливым головным убором, две пары алых глаз с длинными чёрными ресницами и ласковая, но холодная улыбка, почти обнажающая железные зубы. Пожалуй, она единственная из всего этого коридора портретов была до сих пор живой.
– Скучаешь по ней? – негромко поинтересовался Оникс. Видимо, меня выдали глаза.
– Немного… она любила как могла, но эта любовь душила меня, – призналась я, печально смотря на такое родное и знакомое лицо, от которого щемило сердце. – Если она считает, что мне грозит опасность, она будет держать меня взаперти до тех пор, пока не пройдёт опасное время. А на это может потребоваться годы… для неё это миг, для меня же почти вся жизнь.
Я вздохнула, подняв руку и коснувшись пальцами стекла с картиной Ти'сш'И. Меня не пугали её железные зубы, внимательные и чуткие глаза, даже этот жуткий протез в виде паучьих лап – у неё был и нормальный, но как–то я сказала ей, что так она выглядит куда солидней и грозней, и с тех пор Мать Орика не меняла его.
– Каждый любит по-своему, – заметил Оникс.
– Знаешь, это меня и пугает. Такая любовь может сгубить и сломать…
Отпрянув от картины, я зашагала дальше, сцепив на животе пальцы и скользя взглядом по лицам из истории. Порой Оникс что–то рассказывал про них, заставляя вновь и вновь поражаться его памяти. Помнить даты, какие–то интересные моменты, события практически всех, кто тут был, вряд ли бы смог каждый. За двести с лишним лет у Оникса было время, чтобы изучить долгую историю Вселенной, мне же на это потребуется лет пятьдесят непрерывной зубрёжки. И то я изучу всего одну пятую истории.
Взгляд зацепился за одну из картин, заставив нахмуриться и подойти к ней. С виду она ничем не выделялась: такой же портрет, только на нём было трое. Женщина и двое мужчин: она сидела в кресле, двое других стояли у неё за спиной. Они походили на врасов своими плавными чертами лица, закруглёнными ушами и даже разрезами глаз, но ни хвостов, ни крыльев у них не было. Мужчины были с загорелой кожей и волосами со светлыми выгоревшими прядками, кожа же женщины была покрыта золотистым загаром, но волосы у неё были чёрные, забранные
