— И я упал… Выходит, удачно, раз не помню. Так надо было, пойми. Конечно, надо… в тарелке яд. Правильно. Иначе я не смог бы, испугался, а надо было успеть, пока связь крепкая, ведь она таять начала. — Он поднял на Василису пустой остекленевший взгляд. — Но, я не хочу там быть. Кругом пустота, снег. Тропы не видно. Помоги, выведи меня!

Василиса невольно отпрянула, а Велимир медленно, тягуче поднялся, взял ее за руку, и камеру поглотил туман. Серый, плотный, влажный. Сквозь его клубы валил снег больше похожий на пепел. Под ногами чавкала липкая жижа. Жених отпустил Василису и попытался согреть дыханием собственные руки.

— Тут холодно. Всегда, — произнес он, и облачко пара осело инеем на его усах, — вечный снег и вечная слякоть... Знаешь, снег — это слезы по умершим. Он очень замедляет путь домой.

— Путь?

— Да, путь. Те, кто попадают в Навь, не имеют даже дороги под ногами. Кто-то бесцельно бродит, кто-то зациклен на жизненной неудаче, кто-то ищет Смородину, чтобы отстирать полотно своей судьбы, а кто-то пытается вернуться. Но не все могут. Я могу. Видишь, когда ты рядом, туман рассеивается. Маги возвращаются чаще. И не теряют себя в пути. Но нужна связь, маяк, нужен провожатый. Василиса, верни меня домой.

— Домой? Как? Погоди, ты говоришь о тех, кто вернулся… об упирах? Магах крови?

По туману волной прокатился полный боли стон: «Убей!»

Василиса испуганно прижалась к жениху, привычно ища защиту в его объятьях. Велимир обнял ее, укутал знакомым теплом, прошелся рукой по смолистым волосам.

— Конечно, душа моя. Это мой шанс. Я вернусь, пересеку Калин-мост и стану упиром. В крови, с моей работой, недостатка не будет, да и в Гардарике таких магов чтут. Выведи меня отсюда…

— Василиса Сабурова, на выход! — раскаленным шилом ворвалось в сознание, и она проснулась. Обнаружила себя на лавке. Спустила на пол ноги. Ботинки оказались в грязи.

В допросной ничего не поменялось. Разве что бумаг на столе стало больше. Да помимо писала появилась большая чернильница из завораживающего, радужного стекла. Она кидала цветные блики, раскрашивая стены, отвлекала на себя внимание. Пера правда рядом не было. Судебный следователь, которая даже не потрудилась представиться в их первую встречу, сидела, уткнув свой помятый нос в документы, и делала вид, что не замечает Василису.

Наконец она отвлеклась, отложила бумаги и устало произнесла:

— Мы все нашли. Глупо было полагать, что свидетельств не будет. Теперь у нас полная картина. Сначала вы угрожали Велимиру Порошину, потом опоили его и столкнули с утеса.

— Опоила?

— При вскрытии в теле обнаружен трясинный яд. Сам по себе он практически безопасен, но в сочетании с алкоголем подавляет центральную нервную систему, вызывает дезориентацию, вялость, головокружение, галлюцинации. Магу, опоенному таким ядом, много не надо. Можно просто до обрыва за ручку довести и сказать, что впереди радужный мост, а дальше он сам шагнет.

Василиса спрятала лицо в ладонях. Обвинения отошли на второй план. Трясинный яд вырабатывается исключительно кикиморами. У болотных он сильнее, у домашних слабее, но действие его длится долго. В очищенном, стабилизированном виде его используют аптекари в настойках от аллергии, но Велимир аллергией не страдал. А вот кикимора дома имелась. Только откуда мертвый жених из сна мог знать, что отравлен? И как долго кикимора должна копить яд, что б им свалить крепкого мага.

— Это Фёкла, — решила поделиться своими соображениями Василиса, — У Велимира живет кикимора домовая. Она его отравила.

— Я знаю. Полагаю, что именно этим был обусловлен выбор вами яда. Кстати, его мы тоже нашли в вашем чемодане. Только вот о чем вы забыли, боярыня. Кикиморы, как и любые домовые духи, не могут причинить прямой вред хозяину. Спутать коням гривы, защипать детей, подсыпать песок в муку — это да, но не целенаправленное посягательство на жизнь.

— Так и не было целенаправленного! Велимир со мной тарелками поменялся.

Дознаватель откинулась на спинку стула и сцепила руки в замок. Словно сытый, лоснящийся кот, который никуда не торопится и точно знает, как кончит свои дни, взмокший от тщетных попыток спастись мышонок.

— А бутылек с ядом в чемодан она вам, видимо, подбросила, чтобы отвести подозрения? — издевательством в голосе яги можно было стены конопатить.

— Да!

— Хорошо, тогда кто, по-вашему, подбросил заявление в участок от Велимира Порошина?

Василиса решила, что ослышалась.

— Какое заявление?

— Которое он написал в декабре прошлого года. Об постоянных угрозах с вашей стороны.

— Что? — чем дольше длился допрос, тем безумнее казалось все происходящее вокруг. — Какие угрозы?!

— Нате, почитайте, — следователь протянула казенный бланк, на котором мелким бисерным почерком Велимира было записано заявление: мол, так и так, девица Сабурова угрожает ему расправой, если он не согласится взять ее в жены. И приложение из ее писем. Василиса пробежала по ним глазами и затрясла головой. В ушах звенело.

— Ерунда какая-то! — Письма были написаны явно ее рукой, но она совершенно точно не писала ничего подобного. Клятвы в вечной любви перемешивались с угрозами, а мольбы с проклятиями. Словно автор этих строк страдала тяжелой формой неврастении. — Я не писала этого! Да и мне не нужно это было, — Василиса все еще пыталась ухватить здравый смысл за скользкий хвост. — Еще в начале ноября Велимир прислал мне письмо с предложением пожениться!

— Это письмо? — яга порылась в бумагах и выудила до боли знакомый конверт. — Мы его нашли, когда делали обыск в доме убитого. Все, как положено, под протокол, с понятыми.

— Это. — Василиса развернула бумагу и почувствовала, как защипали глаза. — Бред! — Она подскочила, отшвырнув от себя лист. — Вы подделали все! Велимир писал мне совершенно иное. Какое — приехать, какое — решить наши разногласия?! Он замуж меня звал, слышите, замуж!

— Только в ваших мечтах, милочка, — судебный следователь была довольна собой. Мышонок метался, загоняя сам себя до смерти.

— В мечтах? Может, это вас я «намечтала»?! — боярыню бил озноб, она подлетела к стене с крохотным окном и задрала голову.

Небо на свободе сияло предательской синевой. Василиса уперлась лбом в холодную каменную стену. Свалившаяся на нее реальность не желала укладываться в сознании.

— Отведите меня в камеру, — произнесла она, спустя вязкие минуты тишины. — И впредь беседовать я с вами буду лишь