Стоит отметить, что Уильям Темпл ставил отпрысков старой земельной аристократии и титулованного дворянства намного ниже по значимости, чем правящее сословие. Он добавлял, что «они ценят свое благородное происхождение значительно выше, чем люди других стран, где подобные им встречаются намного чаще, и посчитали бы себя совершенно опозоренными браком с людьми не их положения, хоть это и должно было принести их благородной семье состояние за счет богатств плебеев». Другими словами, голландская земельная аристократия — там, где она еще сохранилась, — была еще более закрытым обществом, как во Франции, Испании и Португалии, в отличие от относительно открытой аристократии, такой как в Англии, где смешанные браки с недавно обретшими дворянство семьями людей, создавших свои капиталы посредством торговли, на государственной службе или в юриспруденции, были более распространены. Как правило, голландские аристократы не являлись крупными землевладельцами, и даже самые большие поместья в Фрисландии нельзя было сравнить с бескрайними владениями земли, принадлежавшими множеству других европейских земельных аристократов от Польши до Португалии. Уильям Темпл резко осуждает склонность голландского дворянства к подражанию в одежде и манерах французской аристократии, однако признает, что «во всех других отношениях они честны, добродушны, дружелюбны и обладают хорошими манерами; находясь на службе своей стране, они ведут себя с честью и достоинством». В своих предпочтениях они были в основном оранжистами, хотя во времена штатгальтера Вильгельма III (1672–1702) правители всегда могли столкнуться с некоторыми аристократами вроде Якоба ван Вассенара Обдама (Опдама), командовавшего военно-морским флотом Нидерландов в 1655–1665 гг.[24], который венценосному правлению предпочел буржуазную республику — то ли по личным убеждениям, то ли из ревности к дому Оранских. Что до социальных отношений старой аристократии и мелкопоместного дворянства с обычными бюргерами, то один английский путешественник записал: «Те, кто ведет рассудительный и умеренный образ жизни и не брезгует знакомством с нижестоящими, пользуются почетом и уважением, тогда как надменных и высокомерных по большей части ненавидят и презирают».

Для всех иностранных путешественников в Соединенные провинции в первые семь или восемь декад XVII столетия стало привычным, что правящее и купеческое сословия и даже (хоть и в меньшей степени) титулованная аристократия, а также армейские офицеры проявляли большую скромность в «поддержании престижа», чем подобные им в других странах. Уильям Темпл отмечал, что Михиела де Рейтера и Яна де Витта, «пользовавшихся уважением других наций — первый как великий флотоводец, а второй как великий государственный деятель своего времени», в повседневной одежде было невозможно отличить соответственно от «самого обычного капитана корабля» и «самого обычного городского бюргера». Их домашние одевались столь же скромно, и, хотя и тот и другой накопили огромные состояния, никто из них не пользовался услугами более чем одного слуги, что дома, что на людях. «Такой образ жизни, — добавляет Уильям Темпл, — был принят не только этими отдельными людьми, но являлся всеобщей манерой поведения или стилем всех государственных служащих: поскольку я говорю не об армейских офицерах, которые считаются слугами государства и имеют другой стиль одежды, хоть и более скромный, чем в других странах». Несомненно, здесь имело место влияние кальвинистской умеренности, и мы еще увидим, что, когда обычные бюргеры из Амстердама и Мидд ел бурга переселились в Восточную и Западную Индии, они могли позволить себе купаться в такой же роскоши и материальном достатке, как и их иберийские предшественники и английские конкуренты.

Многие современники отметили, что в последнюю четверть XVII в. верхняя прослойка среднего класса стала принимать более показной и роскошный образ жизни. Например, холостой сын флотоводца Михиела Адриансзона де Рейтера, Энгель, жил на более широкую ногу, чем его отец. Вдобавок к своему прекрасно меблированному дому с двумя слугами — мужчинами, двумя служанками — женщинами и кучером Энгель де Рейтер владел внушительным сельским домом, которым пользовался по выходным дням и в летние каникулы. Точно так же лейтенант-адмирал Корнелис Тромп, сын знаменитого «парусинового» адмирала М.Х. Тромпа, придерживался более высоких жизненных стандартов, чем его отец, «который довольствовался соленой селедкой на завтрак». Через женитьбу Корнелис породнился с правящей семьей и прожил последние годы жизнью «большого сеньора» — между своим городским домом на канале Хееренграхт и роскошно обставленным сельским домом «Де Тромпенбург» в с. Гравеланде в Северной Голландии. Уильям Карр, английский консул в Амстердаме, чье описание Семи провинций было издано там же в 1688 г., поразился заметным ростом жизни на широкую ногу среди правителей и состоятельных бюргеров, произошедшим всего за 16 лет с момента написания Темплом своей знаменитой книги. «Прежний суровый и строгий образ жизни в Голландии теперь почти совершенно вышел из употребления; сейчас очень редко увидишь такую же умеренную скромность в одежде, в питании и жилье, как раньше. Вместо удобных жилищ голландцы теперь строят величественные дворцы, заводят роскошные сады и дома для приятного времяпровождения, держат кареты, повозки и сани, покупают для своих лошадей очень дорогую упряжь с украшенными серебряными колокольчиками уздечками… более того, характер женщин, а также их детей так сильно изменился, что их не устраивает никакая одежда, кроме как самая лучшая и дорогая, какую только могут поставить Франция и другие страны; а их сыновья так пристрастились к азартным играм, что многие амстердамские семьи оказались совершенно разорены».

Критика Карра и других современников, которых также можно было бы процитировать на эту тему, относится в основном, если не исключительно, к провинции Голландия, а более всего — к богатой буржуазии Амстердама и Гааги. На эту конкретную часть голландского общества кальвинизм никогда не накладывал особо заметного отпечатка, как на все остальные его слои, и богатые молодые люди, совершившие «большое турне», несомненно находились под влиянием того, что видели в Англии и (более всего) во Франции. Другим фактором, который мог послужить стимулом к демонстрации богатства, было, возможно, возвращение людей, сколотивших себе состояние в Восточной Индии. Эти голландские эквиваленты и предтечи английских «набобов» XVIII столетия уже привыкли к роскошному образу жизни в тропиках и после возвращения домой вряд ли были склонны приспосабливаться к пуританскому существованию. Как бы то ни было, голландская архитектура и искусство того периода четко отражают такие перемены, хотя голландские правящие сословия всегда оставались менее экстравагантными, чем английская и французская аристократия. Уильям Карр достаточно объективно подвел итог ситуации, когда отметил, что, хотя голландцы «не были склонны к такому мотовству и распутству, как англичане. тем не менее серьезные и умеренные люди Голландии крайне чувствительно относятся к таким серьезным переменам, происходящим теперь в их стране».

Один из таких «серьезных и умеренных людей Голландии» бил тревогу еще тогда, когда Уильям Темпл восхищался экономностью и скромностью голландского правящего сословия. В 1662 г. анонимный памфлетист сетовал на то, что мелкие владельцы магазинов, портные, сапожники, трактирщики и их почтенные жены одеваются теперь в такие роскошные бархатные и шелковые одежды, что трудно отличить худородных людей от стоящих выше их по социальному положению. Дошло до того, сетует он, что «господин Простолюдин считает, будто имеет право носить все, что ему заблагорассудится, пока он в состоянии за это платить». Точно так же некоторые мелкие торговцы и ремесленники обставляют свои дома на манер совершенно не соответствующий их скромному образу жизни. «Разве можно снести такое, — возмущенно вопрошает аноним, — когда видишь комнату или гостиную портного, обитую гобеленами или тисненной золотом кожей? Или-то тут, то там — торговца тканями или ремесленника, украшающих свой дом так, словно он принадлежит дворянину или бургомистру?» Автор призывает положить конец такому неестественному положению при помощи введения ограничивающих расходы законов, дозволяющих использование бархатных и шелковых одежд исключительно верхней прослойке среднего класса и обязывающих рабочее сословие носить только «сукно и т. п.». Верхнюю прослойку среднего класса аноним обозначил как состоящую из правителей, должностных лиц, административно-судебных чиновников, шерифов и их заместителей (бейлифов), казначеев и прочих старших чиновников, а также купцов и торговцев, обладающих капиталом от 40 до 50 тысяч гульденов и «соответственно облагаемых налогом». Он полагает, что врачи и адвокаты могут быть приравнены к должностным лицам, однако поверенные и нотариусы находятся уровнем ниже и приравниваются к клеркам и подчиненным шерифа. Владельцы магазинов, мелкие торговцы и младшие чиновники собраны в нижнюю прослойку среднего класса, который, с точки зрения автора, немногим выше ремесленников. Автор признает, что армейские офицеры представляют собой отдельный класс, но заходит в тупик при определении класса для художников и актеров. Многие из них склонны к dol van geest — сумасбродству, хотя некоторые из вышеупомянутых «наделены искрой божьей в искусстве и умственных способностях». Дальнейшие предложения этого анонимного памфлетиста не имеют к нам отношения, однако его сочинение представляет интерес как отражение остроты классового сознания, которое пронизывало общественную жизнь в золотой век Голландской республики и которое еще более усилилось в следующем столетии.