Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А еще я боялся пробуждать свой дар. Какова будет стая без Энока? Смогу ли я удержать стаю, ощутив еще одну дыру?
Все же дурной дар мне подкинул Скирир. Не должен хирдман бояться доброй драки! Не должен увиливать от сражения с тварями! Как тогда он попадет в дружину к Фомриру? Сидючи у очага разве что от гнилой лихоманки сгинешь, а не от железного меча и не от клыков твариных. И за себя я не боялся. Я ведь всегда живым выходил из каждого боя! Несмотря на условие, сумел набрать аж девять рун, переплюнул отца. И я, несомненно, стану хельтом, потом сторхельтом, потом получу двадцать рун, а там уж и до богов рукой подать. И обо мне будут складывать висы, петь песни, матери станут называть сыновей моим именем! Но это я! Кай Эрлингссон! Кай Безумец! Тот самый, что родился в грозовую ночь. Тот самый, на кого обратил внимание конунг богов!
А вот ульверы — дело другое. Какими лихими и отважными они ни были, их судьба соткана из других нитей, тонких и хрупких. Чуть рванешь, и оборвется. И я не хотел их терять. Не хотел чувствовать дыры. Может, потому я больше не пускал никого в стаю?
Бритт, Офейг, Слепой, Коршун, Синезуб, Отчаянный, Свистун, Беспалый… Да даже Росомаха с приятелями! Они уже давно не чужие. Хоть мы с ними еще ни одной зимы не пережили, зато лето у нас выдалось знатное. Чего только не случилось!
Молчание затянулось. И снова Простодушный выручил меня.
— Тинг тингом, но прежде надо поглядеть, как дальше пойдет. Может, и впрямь нам тут делать нечего будет. Толку-то задницы на льду морозить, если мы за всю зиму ни с одной тварью не перемигнемся!
На том и порешили.
Парни разошлись. Трудюр, конечно, к бабам, Ледмар — к «Соколу», Вепрь остался присмотреть за нашим добром в дровяном сарае, а остальные кто куда. Росомаха растянулся на лавке и задремал. Альрик поглядел на них, потом на меня и кивнул на дверь.
— А не хочешь ли прогуляться до конунгова двора? — спросил он.
— Это зачем же?
— Херлиф верно сказал. Надо понять, что конунг задумал. Но его думу так запросто и не поймешь. Может, Магнус что подскажет?
Я недовольно скривился. Это раньше Магнус в рот смотрел да другом стать хотел, а нынешний, хоть мы и прошли немало под одним парусом, был непонятен. То ли после твариной крови поменялся, то ли после сараповой ворожбы, то ли повзрослел. Ему ведь тоже несладко пришлось.
— Пустят ли на порог? — сказал я, махнул рукой и побрел к двору конунга.
Что толку языком болтать? Схожу да и узнаю. Не пустят, так несложно и обратно пройтись.
А Хандельсби изменился. Десятки оружных повсюду, хускарлы на каждом шагу, будто набрать шесть рун так просто. Девки попрятались по домам, даже рабыни выходили только старые и морщинистые. Детвора попритихла. Еще я не видел ни свиней, ни кур, что обычно свободно ходили во дворах и меж домами. А потом понял, почему. Один карл внезапно швырнул нож в случайно мелькнувшую квочку, подобрал ее и привязал к поясу со словами: «Будет вечером похлебка».
Беды со снедью в столице пока не было. Раз конунг сказал, что накормит всех, значит, накормит, и затягивать пояса будут разве что весной, перед таянием льдов. Да вот только ярлы бывают всякие, в том числе и прижимистые: дадут на десяток мешок проса да несколько луковиц, и крутись как хочешь. Вот хирдманы и выкручиваются как могут.
Как лед встанет, конунговы люди уведут воинов к землям Гейра, но до той поры тяжко будет всем: и горожанам, и ярлам, и дружинам. И я не хотел оставаться в Хандельсби на это время.
По дороге я прошел мимо пепелища и лишь потом сообразил, что прежде тут стоял сольхус. Неподалеку лежал расколотый и изгаженный шар, на котором кое-где еще промелькивала позолота. И никто в жуткой робе и с выбритой макушкой не кричал о боге-Солнце, не корил за поедание мяса, не пугал тьмой.
Возле конунгова двора было людно. Кто-то рвался внутрь, потрясая золотыми цепями, кто-то наоборот выходил, хмуро потирая лоб. Почти все, кто желал зайти, требовали беседы с самим Рагнвальдом, утверждая, что более никто не сумеет рассудить их дело. Но постояв в толпе какое-то время, я приметил, что всех крикунов постепенно вылавливали, отводили к нужному человеку, и вскоре те затихали.
Я даже подобрался поближе и подслушал один такой разговор.
— Кто таков? Зачем к Рагнвальду хочешь? — спросил худенький карл с пером в руках.
Выглядел он непривычно. Полусарап что ли? Глаза черные навыкате, волосы тоже темные и курчавые, нос, может, и не самый большой из тех, что я видел, но на узком, почти безбородом лице смотрелся как орлиный клюв.
— Я ярл Йарнвика. Хочу поговорить о своей дружине! Так что веди меня к конунгу, карл! — зарычал крупный хускарл с объемистым животом и густой ухоженной бородой.
— Йарнвик, Йарнвик, — чернявый постучал пальцем по кончику огромного носа. — Железный залив. Семь деревень, один город с большой ярмаркой, несколько десятков хуторов. Нет, говори со мной.
— Это что же? Йарнвик не достоин встречи с Рагнвальдом? — вспылил было ярл, но тут же притих.
Неподалеку стоял мой знакомец Кеттил Кольчуга и, заслышав ссору, выпустил хельтову силушку.
— Я не дам треть дружины, — сдавленно сказал ярл. — От Гейра до меня всего три дня плыть. Мне свои земли беречь надо.
Чернявый устало посмотрел на ярла печальными коровьими глазами.
— Коли так, твои дружинники будут стеречь южную сторону, чтоб не пустить тварей к Йарнвику. С тебя все хельты, кроме двух, и два десятка хускарлов.
— Два десятка? Откуда? У меня всего в дружине тридцать воинов.
— И еще те, кого ты не держишь за прокорм, а отпустил на землю. Ты же всем хускарлам землю даешь!
— Так это не дружина! Они с земли кормятся. Как бонды! — снова вскипел ярл.
— А уговор каков? Коли беда какая, они должны взять оружие и прийти на помощь по первому зову. Или тебе эта беда и не беда вовсе? Тогда отдавай всю дружину как есть. Меньше кормить зимой придется!
Кеттил заметил меня и приветственно махнул. Я подошел к нему. Не видел его с того турнира по кнаттлейку, где он с другими хельтами чуть не расколол весь лед во фьорде Хандельсби. А потом мы с ним сидели за одним столом на пиру у конунга. И хоть я был сопливым карлом, а он уже тогда шагнул за десятую руну, Кольчуга не чванился, не задирал нос и сейчас не делал вид, будто мы незнакомы.
— Как тебя там? Безумец, кажись? Помню-помню, как ты в ледяную воду тогда прыгнул. Смотри-ка, аж до девятой руны добрался! Впрочем, ты и тогда зубастый был. По делу сюда или случайно забрел?
— Да с Магнусом хотел увидеться. Мы с ним целое лето вместе плавали, тварей рубили.
Кеттил нахмурился, снова выпустил рунную силу, тут же убрал и улыбнулся.
— Верно! Это ж с тобой он ворожбу поборол. Мда… Сам видишь, к конунгу нынче не пробьешься.
— Раз сам Кольчуга на страже, — поддакнул я.
— Вот-вот. Дай подумать.
Хельт помолчал, а потом как гаркнет:
— Синица-пустобрех!
Я аж отпрянул. Что за ерунда? Бранится он так или чихает? А оказалось, что зовет приятеля. Из-за частокола высунулась светлая голова паренька моих зим.
— Чего?
— Сбегай до Магнуса, скажи, что Безумец в гости пришел.
— Это какой-такой безумец?
— Не твоего ума дело! Сказано передать, так ноги в руки и побежал!
— Ага.
Синица тут же исчез, а Кеттил рассмеялся.
— Вот, взял сосунков под свою руку, натаскиваю теперь.
Мы с Кеттилом неспешно обсудили кнаттлейк, посмеялись над тем, что грядущей зимой в турнире поучаствуют и твари, я поспрашивал о знакомых и узнал, что все они вошли в дружину Рагнвальда. И лишь когда я слегка проголодался, пришел Синица и отвел меня в дом вне конунгова двора.
— А, Кай, проходи!
Хотя не прошло и месяца, как Магнус вместе с нами охотился на тварей, сейчас мне чудилось, будто передо мной незнакомый человек. Будущий конунг! А не дитя, хнычущее о тьме, грехах и любви к врагам своим.
— По делу или так, посудачить пришел? Ты ж вроде не ярл пока. И отец у тебя