Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этими словами он подошел к Борьке и протянул ему кулак с зажатыми спичками.
– Тяни, внучек! Я не желаю тебе зла. Просто – так правильно. Я так надеялся, что ты найдешь его, и наши мучения закончатся…
Боря сделал глубокий вдох, и трясущимися руками вытянул длинную спичку. И, к своему стыду, испытал при этом облегчение.
Следующим длинную спичку вытянул Коля. За ним – Малевич. Ни у кого из них, как заметил Боря, руки не тряслись.
Последними одновременно потянулись к спичкам и Любка с Наташкой. Боря не знал, в чьих руках хотел бы увидеть короткую спичку. Поэтому просто закрыл глаза, как в детстве – когда не хотел смотреть особо страшные моменты в фильмах. А когда снова открыл их – понял все по побелевшему лицу Акима.
И без того бледная его призрачная кожа стала белее снега. А губы затряслись, пытаясь сказать хоть слово, чтобы опровергнуть проведенный им жребий!
– Не надо! – Любка подошла и обняла своего старого мужа. Поцеловала его в щеку. – Все хорошо. Я готова, лишь бы это принесло всем пользу.
"Вот она – настоящая героиня! Готова жертвовать собой ради других! А не ты, Борька…".
Люба улыбнулась всем присутствующим. Обвела всех взглядом, прощаясь. А затем подошла к столбу, находящемуся напротив сцены…
Смотреть на Любкину покорность было невыносимо! Уж лучше бы она одумалась, попыталась сбежать!
Любка вдруг отпрянула от столба и побежала к сцене.
– Я … это… Можно я зеленые сережки надену? – Она обвела всех молящим взглядом, словно собиралась на вечеринку, а не на тот свет. – Они мои любимые, и так идут к моим рыжим волосам! Ну, пожалуйста!
Аким, глядя на нее, вдруг залился слезами.
– Ну, хватит! – Наташка решительным жестом толкнула Любку к Акиму. – Не нужно никакой жеребьевки. Вообще не нужно было весь этот цирк устраивать. Просила же, а вы вечно меня не слушаете…
Боря облегченно выдохнул. Ощущение было, что он смотрит фильм с особо страшной сценой, в которой все обошлось, и наступил хэппи-энд.
– Она здесь главная, да? – спросил он Малевича шепотом. – Вы же хотели меня напугать, да? А сейчас жертвоприношение отменяется, и все разойдутся по домам?
Малевич ничего не ответил. А Наташка тем временем решительно подошла к столбу и встала возле него, запрокинув голову к небу.
– Ты доволен? – крикнула она в небо. – Забирай меня, а больше никого не трогай!
– Что же сейчас будет? – кажется, эту фразу он произнес вслух. Поскольку в толпе ему кто-то ответил:
– Через час начнется гроза. Вот с первой молнией он и заберет ее…
"Так не может быть! – твердил себе Боря! Должен быть хэппи-энд!".
Сам он стоял едва живой и от волнения не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Пот стекал по его горячему лбу, и ощущение было, что температура его давно перевалила за сорок два градуса.... Кажется, такое с ним уже было. Лет тридцать пять назад. Тогда он так же метался в горячке… Почему он тогда заболел? Глупые мысли… Почему они лезут в голову именно сейчас? Кажется, он тогда увидел что-то страшное… Тогда тоже была гроза. Он шел в тайгу. По речке, напрямую, потому что ужасно пекло солнце. А потом началась гроза. Точно! Ведь он видел, как в тайге грозой убило человека! Человек стоял вот так же… возле столба… А Борька так испугался, что бежал, бежал без оглядки по ледяной речке… спотыкался, падал… Один раз даже пропорол себе ногу странным фигуристым камнем, невесть каким образом оказавшимся у него на пути. Тогда он подобрал этот камень машинально, не задумываясь – зачем? А после этого дня – обещал себе быть смелым и никогда не убегать от опасности!!!
Так рассуждал десятилетний Борька Корюшкин. А сорокапятилетний писатель Борис Карельский, вдохнув в грудь побольше воздуха, галопом кинулся к реке, и побежал в сторону человеческой деревни…
***
Проснулся он в кровати, укутанный двумя ватными одеялами и лоскутным покрывалом сверху. Открыл глаза, с удивлением оглядывая привычную обстановку бабушкиного деревенского дома. Или не привычную? Чего-то здесь не хватало…
– Проснулся? – ласково спросила бабушка и неодобрительно покачала головой. – Борька, Борька! Что же с тобой происходит?
Он осторожно приподнялся с кровати. Спросил:
– А что произошло?
– Прибежал. Запыхавшийся весь. Ноги мокрые, глаза безумные. Твердил все про призраков, да про Золотого Бога. Напился что ли с местными? Говорила же я тебе – не пей с ними!
– А дальше? – невероятно волнуясь, спросил Боря.
– Дальше – схватил фрегат свой. Выбежал во двор – и со всей силы стал долбасить по нему топором. Кричал, что в детстве в него клад запрятал.
"Точно. Пока по речке тогда бежал, десятилетним, золотой самородок ногу пропорол. Уже дома разглядел его. Удивлялся – как он на человечка похож. Радовался. Представлял, как спрячу золотой клад под палубой фрегата, когда дострою. Да уж – хитер Золотой Бог! Его в тайге искали, а он тридцать пять лет у меня под носом был…".
– Я как увидела, что ты фрегат свой портишь, – продолжала бабушка, – так к тебе кинулась! А от него уже одни щепки остались… А под ними самородок золотой! Ты и его в мелкие куски порубил! Ох, Борька! Просила же в дом золота не приносить, а ты!!! А потом вдруг гроза началась. Молния ударила – и прям в чурку! Дотла сожгла, едва тебя не задела… И всю ночь громыхало. Никогда такой сильной грозы не было…
Боря встал с кровати и, натянув штаны, вышел во двор, чтобы своими глазами увидеть сгоревшую чурку. Бабушка вышла следом за ним.
В голове его творился сумбур, и наружу рвался один единственный главный вопрос, который он не решался задать.
– А под утро туман такой над тайгой стоял, – бабушка осторожно подталкивала его назад в дом. – Белый, густой. Глаз не оторвать! Над тем местом, где прииски раньше были, все небо белым затянуло. Будто лестница из тумана в небеса. И дед твой вдруг вспомнился… Всю жизнь его простить не могла. И за то, что изменял. И за то, что в тайгу поперся. А тут простила – и так легко стало…
– А Наташка? – все же спросил Борька, чувствуя, как холодеют его пальцы.
– А что Наташка? Утром видела, как она в библиотеку свою пошла. Женился бы ты, Борька!
Боря облегченно выдохнул и закрыл глаза. Теперь-то
