Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обращение к традиции наблюдается ив детской поэзии Сапгира, ориентированной на множество правил. Правда, зачастую эти правила придумывает и формулирует сам автор: так, в цикле «Полосатые стихи – малышам» тексты объединены не только особым кодом (их персонажи животные или одушевленные предметы), но и преобладающей смежной рифмой, создающей эффект «полосок». Цикл «Опоздайка» структурирован перечнем детских качеств, которые становятся отдельными персонажами, собранными в паноптикум (страшный «Хнык», заглавный «Опоздайка» или «Закрой Глаза», на которого нельзя смотреть). Цикл «Живая одежда» содержит реестр одежды и истории про каждую (как бы в развитии идеи цикла Агнии Барто «Игрушки»).
Отдельного упоминания заслуживает «Букварь» с профессиональным ориентированием автора на нужды ребенка, изучающего буквы и складывающего их в слоги и потом в слова. Здесь ориентированность на жанр учебника и традиции его построения максимальна. Букварь построен как учебник для первоклассников, поэтому сначала идут гласные, затем согласные. Структура букваря проявляется и в последовательности текстов: сначала автор с помощью метафоры создает образ буквы, затем ребенок читает и запоминает слова, которые начинаются на эту букву, вслушивается в звучание. Стихи рисуют образ каждой буквы, например:
Вся согнулась буква Ю,
держит палочку своЮ,
вот и выглядит такоЮ
старой бабушкой с клюкоЮ.
Затем парами следуют согласные. Изучив буквы, ребенок обращается к маленьким текстам, поэтому далее следуют народные пословицы и поговорки. От коротких текстов к более развернутым вслед за ребенком автор формулирует первое представление о человеке и о мире. Авторы предисловий уже отмечали, что более всего «Букварь» Сапгира похож на «первую крохотную энциклопедию».
Однако не стоит думать, что детская поэзия Сапгира интересна только определенному возрастному кругу читателей, в ней используются принципы поэтического конструирования, присущие художественному миру Сапгира в целом – звукоподобия, разделение слова на морфемные части и игра с внутренней формой слова, различные игровые техники, уже опробованные на «взрослых» книжках.
Независимо от «детскости» аудитории, в поэтическом мире Г.Сапгира понимание героем себя и мира рождается именно в случае недосказанности, неполноты, разложения на составные части. Препарация себя (вспомним «три стороны одной медали»), собеседника, мира, а значит, и текста характерна для поэзии Сапгира, но особенно ярко она проявляется в стихах с опорой на канон, от которого можно оттолкнуться. Неполнота становится сущностным знаком творчества Сапгира.
По мнению Казимира Малевича «поэзия – это то, что, как правило, остается за пределами слов»[3]. В этом отличие Сапгира от концептуалистов: по замечанию М. Г. Павловца, для них категория пустоты была связана с «пустым центром», предполагавшим бесконечный комментарий на полях, у Сапгира же пустота может быть заполняемой (как в двойчатке «Фриз») и даже наполненной[4]. О том же говорит Г. Гецевич в статье «Поэзия в промежутках»: «В стихах Генриха много промежутков, но эти промежутки содержат не меньше смысла, чем сами слова»[5]. В поэзии Сапгира смыслообразование осуществляется не только в пределах слов, но и между ними и вместо них (в случае знакового разложения на части, умолчания, отсутствия).
В работе «Беспамятство как исток» М. Ямпольский приводит парадоксальную цитату Хармса относительно пустых мест: «Тогда одно ничто есть что-то. Тогда что-то, что нигде не начинается и нигде не кончается, есть что-то, содержащее в себе ничто»[6]. «Ничто» Сапгира становится смысловым знаком существования. Неслучайно в диптихе из двух стихотворений («Фриз восстановленный» и «Фриз разрушенный») в финале все-таки пропущена часть стиха, а оставшаяся часть – «нет разгадки» – парадоксально дает разгадку смысловой глубины текста.
Герой увлечен не отгадками, а поиском загадок:
Что все это – кукла плакаты бараки?
Наверно какие-то тайные знаки…(«Подмосковный пейзаж с куклой»)
Сам Сапгир говорил о книге «Дети в саду»:
«Я старался разрывать и не договаривать слова, лежащие близко к центру языка. И в этом заполнении пустот читателем… была неожиданность встречи и радость узнавания… А здесь слово так и остается – мерцающим между бытием и небытием».
Но речь идет не только о пустоте как черте поэтики, но и о пустоте как онтологическом принципе:
и уже замахал
полетел
еле мыслью за ним успеваю
туманная местность
торчат верхушки деревьев
…вслепую
По ершистой траве
Крупным силуэтом
Нечто неподобающее:
…морось на бронзе
…дождинки на белых изоляторах
…лишаи на броне
Людей однако не слышно
Мотивная структура поэзии Сапгира предполагает и еще один мотив, связанный с семантикой пустоты – неназываемое. Традиция идет еще от романтиков, стихотворения Жуковского «Невыразимое», традиции которого продолжает «Silentium» Тютчева и Мандельштама.
Но если у романтиков невозможность облечь мысль в слово связана с благоговением перед миром, а у Тютчева – с желанием уберечь сокровенное от чужих ушей, то у «неназываемого» Сапгира другая природа. По словам М.Ямпольского, это слово, «избегающее называния»[7]. Отсюда – мотив молчания, вынесение молчания в заглавие.
Продолжая традицию «неназываемого» в поэзии, Сапгир привносит и нечто новое: слова высказывают правду, молчание утверждает истину. Отсюда молчание – воплощение полноты бытия и полноты небытия.
Молчание вбирает в себя все смыслы, отражает сущность вещей. Отсюда и одноименное стихотворение Г.Сапгира «Сущность»:
Белый свет не существует
Он в сознании торжествует
Вот
Предмет
Смотришь —
Нет…
В этом стихотворении и декларируется пустота, и реализуется прием «пустотного текста» одновременно. Интересно, что в этом стихотворении Сапгира существование противопоставлено сущности: существование бренно, сущность вечна и незыблема, «слепое белое пятно» остается даже после ухода, «пожирания» вечностью.
«Ничего нет и все есть» – еще одна поэтическая формула Сапгира. Отчасти она контекстуально обусловлена ситуацией пустоты в магазинах и бедности бытовых возможностей советского человека, который не мог полностью положиться на реальность; но это только самый первый, поверхностный срез. Гораздо более важным становится тот факт, что отсутствие чего-либо является онтологической характеристикой мира, и слово, взаимодействуя с пустотами, создает более емкий образ мироздания.
Мотивы незримого, неслышимого и неназываемого формируют разорванность текстов Сапгира на самых разных уровнях, промежутки как поэтический принцип. Для Сапгира понимание героем самого себя и мира (то есть «целостная картина») возможно лишь в случае неполноты высказывания, его принципиальной разложимости на составные части, «затеряться в промежутке» и есть жизнь «в действительности» – на грани тьмы и света, молчания и голосов. Промежутки, разорванность, зияние на самых разных уровнях текста – своего рода конструктивный признак поэтики