побегов, покрывшихся, в свою очередь, радужной листвой, – точно забил из земли фонтан нетленного света, изумрудно-опаловый гейзер, принявший форму дерева.

Скорость его роста была поистине неимоверной, будто к этому приложили руку неведомые боги. С каждым мгновением ветви множились и удлинялись, точно языки раздуваемого ветром пламени. Листва покрывала их, словно россыпь драгоценных камней. Растение стало громадным, мощный столб его ствола, казалось, упирался в небо, крона затмевала все пять солнц и нависала над рекой, баркой, толпой и меньшими деревьями.

Но его рост все продолжался, великолепные арки и гирлянды ветвей склонялись вниз под тяжестью похожих на звезды цветов. Я видел лица тех, кто стоял рядом со мной под сенью радужной листвы, в древесных аркадах, точно под каким-то райским баньяном. Затем, когда гирлянды склонились ниже, я увидел, как на дереве завязываются плоды: крохотные шарики, состоявшие словно из крови и света, сменили внезапно увядшие звезды цветов. Стремительно наливаясь, плоды достигали размера груши, и под их тяжестью ветви клонились все ниже, пока не оказались в пределах досягаемости – моей и затаившей дыхание толпы.

Похоже, сверхъестественный рост достиг своей кульминации и теперь прекратился. Мы словно очутились под кроной удивительного Древа Жизни, возникшего из смешавшихся энергий Земли и божественного Иноземелья.

Смысл происходящего стал мне понятен, когда я увидел, что некоторые существа подле меня срывают и едят эти плоды. Однако же были и такие, которые к плодам не притрагивались, и я заметил, что только вышеупомянутые слабые и болезненные существа едят эти кроваво-красные груши. Похоже, плоды были целебным лекарством и излечивали их странный недуг: стоило им только вкусить алой мякоти, как тела их, как по волшебству, прояснялись, а пятна тени исчезали, и они обретали нормальный вид, присущий остальным их сородичам.

Я смотрел на них, и на меня вдруг обрушилось чувство такого же голода, неутолимого и необъяснимого желания, вместе с бездумным головокружением человека, затерянного в мире, который находится слишком далеко и высоко от проложенных человечеством путей и дорог. Я засомневался было – но забыл свои сомнения еще прежде, чем они зародились. Чьи-то предостерегающие руки потянулись удержать меня, но я не обратил на них никакого внимания. Одна из сияющих груш прямо-таки манила меня, и я ее сорвал.

Я ощутил в пальцах острое электрическое покалывание, на смену которому пришел холод, сравнимый лишь со снегом посреди летнего дня. Нельзя сказать, будто плод состоял из хотя бы отдаленного подобия того, что мы привыкли называть материей, но все же он был твердым и плотным на ощупь, а его божественная мякоть брызнула мне в рот терпким, точно вино, соком. Я принялся жадно поглощать ее, и молния невыносимого божественного восторга разбежалась по всем моим нервам и воспламенила каждую клеточку моего тела.

Я уже почти забыл экстаз (если это действительно был экстаз), который охватил меня затем… Слабая человеческая память не способна сохранить такой огромности. И многое из того, что я запомнил, может быть рассказано лишь на языке Олимпа.

Я помню, однако, как неимоверно распахнулись и обострились все мои чувства, как мысли расцвели, превращаясь в огромные миры и ослепительно-яркие звезды, словно вместе с волшебным ростом Древа мое сознание освободилось и воспарило над своей бренной оболочкой. Я ощущал, что жизнь этих странных созданий стала неотъемлемой частью моего бытия и что, приобщившись к тайнам их мудрости, я познал нечеловеческий масштаб их восторгов и печалей, их побед и поражений.

Обогащенный этим знанием, я вознесся в последующие, более высокие сферы. Передо мной простирались бесконечные пространства, и я изучал их, точно развернутую передо мной карту. Я взирал из своих горних высей вниз, на далекие небеса и преисподние, граничившие с небесами, и видел извечный процесс их непрестанного переплетения и перерождения из одного в другое.

У меня был миллион глаз и миллион ушей; мои нервы удлинились до дна самых глубоких пропастей и растянулись за пределы пяти солнц. Я обрел странные органы чувств, и они наблюдали за деятельностью звезд и слепых планет.

И на все это я взирал с восторгом пьяного демиурга, и все было мне знакомо, как будто я все это когда-то уже видел.

А потом, быстро и чудовищно, наступила раздвоенность – ощущение, что часть меня больше не имеет доступа к этому царству космической беспредельности и величия. Мой экстаз развеялся, лопнул, как мыльный пузырь, и я, казалось, утратил и оставил позади того исполинского сумеречного бога, что все еще вздымался выше звезд. Я снова стоял под Древом Жизни вместе с обитателями другого измерения, и румяные плоды все так же пламенели на широко раскинувшихся арках листвы.

Но и здесь меня преследовало неумолимое проклятие раздвоенности, и я больше не был одним, а был двумя. Я отчетливо видел себя самого, свое тело и черты, лучащиеся неземным сиянием существ, которые обитали в этом мире, но «я», видевший это альтер эго, мое второе «я», осознавал темную чугунную тяжесть, как будто меня притягивала некая необъяснимым образом усилившаяся гравитация. Казалось, золотистая земля подо мной пружинит, точно поверхность закатного облака, и я погружаюсь и падаю сквозь зияющую внизу пустоту, в то время как другое мое «я» остается под Древом.

Меня разбудили горячие лучи полуденного солнца, ласкавшие мое лицо. Глинистая земля, на которой я лежал, разбросанные обломки гурия, скалы и можжевеловые заросли были совершенно неузнаваемы, точно пейзаж принадлежал какой-то другой, не нашей планете. Я очень долго не мог вспомнить, откуда все они взялись, и те события, что я изложил в своем повествовании, восстанавливались в моей памяти мучительно медленно, а последовательность их до недавнего времени оставалась путаной и изобиловала провалами.

Каким образом я вернулся на Землю, для меня до сих пор загадка. Порой мне кажется, что небесные существа привезли меня обратно на своей сияющей барке, устройство которой я так и не понял. Порой, когда меня окутывает пелена безумия, я думаю, что меня – или часть меня – выбросило сюда вследствие того, что я съел плод. Силы, действию которых я тем самым себя подверг, совершенно непредсказуемы. Возможно, в соответствии с законами химии того измерения возникла частичная ревибрация и действительно произошло разделение элементов моего тела, вследствие чего я превратился в двух человек, одновременно присутствующих в двух разных мирах. Физики, вне всякого сомнения, подняли бы меня с моими идеями на смех…

Случившееся со мной не причинило никакого вреда моему телесному здоровью, за исключением, по всей видимости, небольшого обморожения и странного ощущения жара на коже, скорее легкого, чем сильного, которое, возможно, объясняется тем,