пелена горя потихоньку спадала с его глаз, и мало-помалу, пока он бродил по улицам, глядя на картины повседневной городской жизни, окружавшие его со всех сторон, владевшее им отчаяние слегка ослабило свои тиски. Ничто не могло рассеять ужас его утраты и чудовищной участи, которая грозила Илейт. Но теперь с холодной рассудочностью, порожденной жестокой нуждой, Фариом принялся обдумывать неразрешимую на первый взгляд задачу – как вызволить жену из храма бога-вурдалака.

Он взял себя в руки и постарался придать своей лихорадочной ходьбе вид праздной прогулки, чтобы никто не догадался о тяжелых мыслях, разрывавших его изнутри. Притворившись, что разглядывает товары торговца мужской одеждой, Фариом завел разговор о Зуль-Бха-Саире и его обычаях, задавая вопросы, которые не выглядели подозрительными в устах пришельца из далекой страны. Собеседник ему попался словоохотливый, и вскоре юноша узнал от него, как добраться до храма Мордиггиана, который стоял в самом сердце города. Также торговец поведал ему, что святилище открыто круглые сутки и люди вольны входить туда и выходить. Однако у этого бога не было никаких ритуалов поклонения, кроме некоторых тайных обрядов, проводимых жрецами. Немногие отваживались входить в храм, ибо среди горожан бытовало убеждение, что любой живой человек, дерзнувший вступить под эти темные своды, в скором времени вернется туда уже как божественная пища.

Мордиггиан, по всей видимости, в глазах обитателей Зуль-Бха-Саира был божеством милостивым. Как ни странно, ему не приписывали никаких определенных личных черт. Он был, если можно так сказать, некой безликой силой, чем-то сродни природным стихиям – всепоглощающей и очищающей энергией, как огонь. Его служители были столь же загадочными: они жили в храме и выходили из него лишь ради исполнения своих погребальных обязанностей. Никто не знал, каким образом их нанимают, но многие считали, что среди них есть как мужчины, так и женщины, что позволяло поддерживать их численность из поколения в поколение, не привлекая сторонние силы. Другие полагали, что жрецы были вовсе не людьми, но группой подземных существ, живших вечно и питавшихся трупами, как и сам бог. Из-за этих верований в последнее время в городе возникла опасная ересь, чьи приверженцы утверждали, что бог – это выдумка жрецов, которые сами же и пожирают мертвую плоть. Упомянув об этой ереси, торговец поспешил с негодованием от нее отречься.

Фариом еще некоторое время поболтал с ним о посторонних вещах, а затем двинулся по городу дальше, пробираясь к храму настолько прямой дорогой, насколько позволяли извилистые улочки. У него не было пока четкого плана, но он хотел изучить окрестности. Из всего, что рассказал ему торговец одеждой, утешало, пожалуй, лишь то, что врата храма были открыты круглые сутки и входить туда дозволялось всем, кто отважится. Однако немногочисленность посетителей могла сделать присутствие Фариома в храме подозрительным, а он более всего желал бы избежать ненужного внимания. С другой стороны, никто, похоже, не слышал о попытках выкрасть из храма мертвое тело – подобное безрассудство не приснилось бы жителям Зуль-Бха-Саира даже в страшном сне. Самая дерзость замысла могла бы отвести от Фариома подозрения и помочь ему спасти Илейт.

Улицы плавно пошли вниз под уклон и стали сужаться, становясь темнее и извилистее. На мгновение Фариому показалось, что он сбился с пути, и он уже готов был попросить кого-нибудь из прохожих указать ему дорогу, но тут прямо перед ним из узкого переулка вынырнула четверка жрецов Мордиггиана со странными, похожими на подстилку носилками из кости и кожаных ремней.

На носилках лежало тело девушки, и Фариом, на миг содрогнувшись в шоке и смятении, подумал было, что это Илейт. Но, приглядевшись, он понял, что ошибся. Платье умершей, хотя и скромное, было сшито из какого-то необыкновенного экзотического материала. Лицо ее, такое же бледное, как у Илейт, обрамляли густые кудри, напоминавшие лепестки тяжелых черных маков. Ее красота, теплая и чувственная даже после смерти, отличалась от светлой чистоты Илейт, как роскошная тропическая лилия отличается от скромного нарцисса.

Стараясь держаться на безопасном расстоянии, Фариом бесшумно двинулся следом за зловещими закутанными фигурами. Он заметил, что прохожие с благоговейной готовностью расступаются перед носилками, а зычные голоса торговцев и носильщиков затихают, когда жрецы проходят мимо. Случайно подслушав приглушенный разговор двух горожан, юноша узнал, что девушку звали Арктела и она была дочерью Кваоса, высокородного вельможи и судьи Зуль-Бха-Саира. Умерла она очень быстро и столь же загадочно от неизвестного врачам недуга, который ни в малейшей степени не попортил ее редкостную красоту. Некоторые подозревали не болезнь, а действие какого-то необнаружимого яда, другие считали ее жертвой губительного колдовства.

Жрецы невозмутимо шествовали дальше, и Фариом старался, насколько это было возможно в лабиринте темных улиц, не терять их из виду. Дорога становилась все круче, не давая возможности видеть то, что было внизу, и дома, казалось, все ближе теснились друг к другу, точно пытались отодвинуться от края обрыва. Наконец через головы своих страшных проводников юноша заметил впереди округлую ложбину в самом центре города, где поодаль от других зданий одиноко высился храм Мордиггиана, окруженный мостовой из траурного оникса и кольцом мрачных кедров, чьи кроны чернели, будто погруженные в вечный мрак склепа.

Здание построили на странной каменной плите, окрашенной черноватым пурпуром телесного гниения, отрицавшим и яркий свет дня, и торжествующее пламя рассветного и закатного сияния. Приземистое и не имеющее окон, формой оно напоминало огромный мавзолей. Врата его зловеще зияли в тени кедров.

Фариом видел, как жрецы скрылись за воротами с Арктелой на носилках, точно привидения, несущие призрачную ношу. Широкая мощеная площадь между храмом и окружавшими его домами была пуста, но юноша не отважился пересечь ее в предательски ярком свете дня. Обходя площадь, он заметил, что у огромного храма имеется еще несколько входов и все они открыты и никем не охраняются. Нигде не было ни намека на то, что внутри происходит какое-то действо, но юноша задрожал, представив, что скрывают эти высокие храмовые стены, как мраморные надгробия скрывают пир червей.

Все гнусности, о которых он слышал, вновь всплыли в его воображении, точно извергнутые могилой, и опять он очутился в шаге от безумия, подумав о том, что Илейт сейчас лежит вместе с мертвыми в храме, в темной атмосфере мерзости, в то время как он, едва не теряя рассудок, вынужден дожидаться благодатного покрова темноты, прежде чем приступить к исполнению своего шаткого плана, успех которого представлялся ему весьма сомнительным. А Илейт тем временем может очнуться и погибнуть, не выдержав окружающего ее ужаса… Или произойдет что-нибудь еще более страшное, если верить