силушку вели́ку в собе». — «Начеди-ко нам втору́ чашу». Принёс он втору чашу; дали ему калики выпить второй раз. Выпил втору чашу: «Чюю я, — говорит, — в себе силу велику весьма». — «Принеси-ко, — говорят, — третью́ чашу». Принёс-то третью́ чашу; зачал пить Илеюшко третью́ чашу — не́ дали ему выпить чашу: «Не будет тебя подымать матушка сыра земля. Велику ли ты можешь силу?» — «Кабы в сыру землю был ввёрнут столб и укреплён в тверди небесной, взял бы я всю землю бы перевернул». Да сказали тут калики перехожия: «Будь ты бога́тырь — в чисто́м поли стое́ть за веру православную». И затужил, заходил Илья Муромець: «Нет-то у меня добра́ коня, добра́ коня по моёму по личю!» Вдруг идёт человек, ведёт жеребёночка — как снегу белого, хвост, грива у ёго чёрная, весь-от в шо́лудях. «Как я эти буду шо́луди сживать?» — «А катай, — говорит, — в трёх зорях в трёх росах утряных, вси сойдут». Приходит его ро́дна матушка из того́ саду́. Он седит на печи опеть. Сама говорит таковы речи: «Надо итти нести, Ивану Тимофеевичу нести па́ужинать. Послать-то некого, а самой итти — недосуг». Говорит-то Илья: «Уж ты гой еси, ро́дна матушка! Дай-ко я снесу родну батюшку». — «Как же ты хочешь нести? Нет у тебя резвых ног». Он ско́чил с пе́чи кирпичьния; увидала тут его ро́дна матушка. Понёс-то в чисто́ полё, отцю понёс па́ужину (он там с робочима робит). Приходит к батюшку на чи́шшенье; увидел его родной батюшко, весьма-то он обрадовалсэ, Бога тут прославил, пречистуту матерь Богородицу. Сел-то его батюшко закусывать, а пошол-то Илья Муромець ду́бье чистить; дубье-то рвёт из матушки сырой земли совсим с ко́ренем. Говорит-то ро́дной батюшко: «Этот, видно, сын у меня будет ездить во чисто́м поли, во чисто́м поли будет поля́ковать, и не будет ему поединшичка».

68. ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА ИЛЬИ МУРОМЦА

А как перьвая была поездка Ильи Муромця

А из Мурома до Киева.

А как клал-то он да промежь собой ведь заповедь

Межь заутреней поспеть к обедни воскресеньския.

5 А пошол-то он да на широкой двор,

А седлал, уздал своёго коня, да лошадь добрую:

Шьто накладывал на спину лошадиную-ту войлучок,

А на войлучок накладывал седёлышко черкальскоё,

Вот зате́гивал-то он двенадцеть оту́жинок,

10 А застегивал-то он двенадцеть пряжочок;

’шше отужинки были шелко́выя,

А как пряжочки были́ да золоче́ныя,

А как шпёнышки были булатныя,

А того-то белого булата заморьского, —

15 Шьто не ради-то красы, да ради крепости,

Ради тэх-то пришпехов богатырськиях.

Он приковывал-то палицю ко стремену булатному;

А ка клал-то он к палици заповедь великую,

Шьтобы от Мурума до Киева-то палици-то не отковывать.

20 А как одевалсэ доброй молодець да в платьё богатырськое,

А прошшалсэ он с отцём да с ро́дной матушкой:

«Ты прошшай-ко-се, да мой ро́дной батюшко!»

Он ведь лёкко скакал да на добра́ коня.

А как видели тут молодца сряжаючись,

25 А не видели-то ёго поездки богатырськия.

Он поехал из города из Мурома,

Из того жо села да Карачаёва.

А как подъезжаёт к городу к Черни́-городу, —

Тут стоит-то под Черни-городом сила великая,

30 А хотят-то розбить, розорить-то город Чи́женец,

А Божьи́ ц́ерквы хочют да под конюшни взеть.

А сидит-то старой на добро́м кони́ да призадумалсэ:

«А шьто клал-то я собе-то заповедь великую,

Шьто от Мурома до Киева да палечи-ты не отковывать;

35 Как прости меня Господь да в таковой вины!

Я не буду боле-то класть заповеди великия».

Отковал-то он ведь паличю тяжолою,

Он ведь постёгал коня да по крутым бедрам,

А заехал во ту силу великую;

40 А да вперёд махнёт, дак зделат улиц́ей,

А назад махнёт — дак переулками;

Коё бьёт, больше конём всё мнёт.

Он прибил, притоптал всю силу великую.

Говорят-то мужики чернигорци,

45 Они говорят да таковы речи:

«Уж как с нёба нам послал Господь-от аньгела».

А други-ти: «Нет не аньгела Господь послал,

А нам по́слал Бог-то руського могучего бога́тыря».

А как стречают, мужики-ти города Черни-города,

50 А стречеют, отпирают ёму воро́та городо́выя,

А стречеют, ёму низко кла́нетьсе:

«А приди ты к нам хошь князём живи в Черни-городи, хошь боярином,

Хошь купцём у нас слови, гостем торговыма.

Мы ведь много даи́м тебе золотой казны несчётныя».

55 Говорит-то старой таковы речи:

«Не хочу-то у вас-то жить не князём, не боярином,

Не купцём, гостем торговым жа;

Мне ненадобно-то ваша золота казна несчётная:

Золотой казной мне ведь не откупатисе!

60 Только вы скажите в красен-от Киев-град дорожку прямоезжую:

Кольке времени ехать какой дорогою?» —

«Прямоезжей дорогой надоть ехать три месеця,

А окольною дорогой надоть ехать три года;

Заросла-то прямоезжая дорожка равно тридцеть лет,

65 Заросла-то она лесым тёмным жа;

А как есь на ей три заставушки великия:

А как перьва-та застава — ле́сы те́мныя,

А втора-та застава — грези че́рныя,

А как третья-та застава есть ведь реченька Смородинка,

70 А у той-то у речки есть калинов мост;

А тут есть-то, тут Соло́вьюшко живёт Рохма́ньёвич;

А сидит-то Соловьюшко да на девети дубах,

А как ревёт-то Солове́юшко да по-звериному,

А свистит Соловейко по-соловьиному,

75 А сидит-то собака, шипит он по-змеиному.

А не конному, не пешому проходу нет,

А не серому волку́ прорыску нет,

А не ясному соко́лу проле́ту нет». —

«Ну, спасибо-те, мужики, за дорожку прямоезжую!»

80 Он поехал по той дороги прямоезжою.

А как он приехал к лесу те́мному,

Соходил-то он да со добра́ коня,

А лево́й рукой-то он коня ведёт,

А право́й рукой дубье рвёт да ведь с ко́ринём,

85 С коринём рвёт да ведь мост мостит:

Он проехал-то лесы те́мныя,

А проехал-то он да гре́зи че́рныя,

А доехал до той жа речиньки Смородинки.

Как увидял ёго Соловьюшко Рахманьевич,

90 Зашипел-то