груз векселя, в которых подпись Шелихова была удостоверена и скреплена государственной печатью камчатского капитан-исправника барона Ивана Штенгеля, капитан Питерс при разгрузке задержал и заупрямился выдать пять ящиков чая жулана, корзину китайских чашек и несколько кусков дабы. Возник спор, едва не расстроивший сделку.)

Шелихов. Ну, на что они вам занадобились? Уступи хотя бы чай. В Кантон идёте, там чаю наберётесь по самые бимсы верхней палубы!

Питерс. Чай и китайские товары я в Кантоне на комиссию взял. По китайским законам потерпевший кораблекрушение не отвечает за груз. Нужны, конечно, доказательства… Вот то, что я оставил, в морской воде выкупаю, разобью, изорву – и сдам Лихудзе… Кораблекрушение! Я, кажется, смогу вам представить ещё более убедительное доказательство выгод взаимной дружбы. Вы дадите мне корабельного мастера, лес и десяток плотников поставить новые мачты, а я передаю в ваше распоряжение пятьдесят человек из моего экипажа до окончания разгрузки.

Шелихов. Хорошо! Завтра люди будут.

(Когда на следующий день плотники поднялись на искалеченный клипер, вооружённые заткнутыми за кушак топорами, англичанин, выйдя к ним навстречу в расшитом всеми цветами радуги мундире, был неприятно удивлён бедностью их снаряжения.)

Питерс. Кто такие?

Шелихов. Что, у вас глаз нет? Плотники! Пришли чинить корабль.

Питерс (Штенгелю). Шелихов, как и следовало ожидать, обманул нас!

Шелихов (Штенгелю). Переведите ему: пусть за нас не болеет, чем работать будем. Вот так, ваше высокоблагородие, учиться надобно у английских купцов капиталы наживать! Такой коммерции у нас даже в Кяхте не случалось.

(Штейнгель усмехнулся, он и виду не подал, что понял, – невозмутимо продолжал переводить путаные объяснения англичанина.

Прибыль предвиделась немалая, поэтому на обещание денег плотникам и на натуроплату солью, чаем и штофами с «Ерофеечем» Шелихов не скупился.)

Штенгель (прощаясь с Шелиховым). Там, где ты, Григорий Иванович, прошёл, англичанам делать нечего. Уж на что Павел Ласточкин проходимец! Ну, куда ему до тебя! Я посмотрел и подумал, нюх у тебя звериный! Тебя, голого, без рубашки, высади на льдину к белым медведям, ты и с ними проведёшь торги и обдерёшь их как липку, и без шкур оставишь. Откуда это в тебе?

Шелихов. Моя жена, Наталья Алексеевна, говорит, что мы все здесь по деньгам ходим. Надо только нагнуться и поднять.

Штенгель. Да вот каждый день перед образами поклоны бью, а в кармане не прибавляется.

Шелихов. Не оставлю я и тебя, ваше благородие, в накладе, не оставлю!

(Штенгель от добровольной работы переводчиком в накладе не остался. Шелихов рассчитался с ним щедро.)

Действие десятое

Иркутск. Наталья Алексеевна диктует своей дочери Анне письмо Шелихову в Охотск.

«Любезный друг мой Григорий Иванович!

Письма Ваши из Охотска я имела удовольствие получить и сердечно радуюсь, что Вы, слава богу, здоровы и так же, на счастье дочери нашей Елизаветы, которая родилась 5-го числа сего же месяца, вышло и судно. Так я тебя поздравляю и с дочерью, и с судном. Теперь скажу, что получила из Петербурга на почту письмо и книга большая писанная под названием «Путешествия Чичагова в Ледовитом море». Николай Петрович Рязанов пишет, что умерла жена Гаврилы Державина 15-го июля. Бобры, купленные Шлитом, Кочергин получил и отправил в Москву. Что же дела тут плутуют большие плуты, о которых я терплю-терплю, да скоро одному тресну. Вручаю себя к Вам милостью Божией и уверяю мою к Вам искреннюю преданность. Желаю Вам доброго здоровия и остаюсь по смерть искренне Вашей женой Вам всегда покорная и послушная. Наталья Шелихова».

Действие одиннадцатое

Охотск. Шелихов сидит за столом. Раздаётся стук в двери, на пороге появляется капитан Беллингс.

Биллингс (присаживаясь на лавку). Как ваше самочувствие, господин капитан? Я решил навестить вас для важного разговора.

Шелихов. Седня у меня одни только важные гости и разговоры. Но я готов. Что изволите, господин капитан?

Беллингс. Подумаем и вы, и я ещё раз, или, как русские говорят, семь раз будем резать и один раз отмерим. Я к вам со скверным известием от лекаря вашего Мирона Бритюкова, его письмо, а вы мне – double copy глупый map's – и никому ни слова об этой благоразумной accomodation.

Шелихов. Я вас правильно понял, вы мне письмо Бритюкова, а я вам карту моих плаваний по Восточному океяну?

Беллингс. О да, так и есть! Ну что, по рукам? (Без стеснения хлопнул он ладонью по столу.) Мне копию карты.

(Шелихов догадался, что предлагаемая сделка Биллингса нужна ему, чтобы прикрыть бездеятельность своей экспедиции результатами, добытыми Шелиховым с товарищами. Мореход понял сделку как прямое посягательство английского лазутчика на овладение его только что родившейся Славороссией.)

Шелихов. Допрежь продолжения приятного разговору и визитации ко мне предварить вас должен: у русских людей, войдя в избу, испокон веку положено перед святыми образами шапку скидывать и под шляпой в избе не сидеть. Извиняйте, держусь обычая предков моих! И думаю, что привычек тунгусов немаканых (некрещёных), у которых пушнину на складские товары вымениваете, Вам, сидя у меня, не след придерживаться!

Беллингс. Jes… да… шляпу, да, надо перед икон снять.

Шелихов. И перед русскими шляпу скинете! Вы Бритюковым меня изобличаете, а обитателей страны сей, коих я по их же охотному соглашению и мужеска и женска полу, и больших и малых, до сорока человек взял с собой и в Охотск привёз, этих вы допросили? То-то! Не спрашивали, предавал ли я их отцов и матерей разорению и смерти? А я треть вывозных американцев по показанию Отечества нашего с наградой обратно восвояси отправлю, другую треть намерен доставить ко двору её величества, а тех малолетних, что остались в Охотске или в Иркутске, обучал грамоте за свой кошт, в Америку по их воле перешлю. Через них, обученных и просвещённых, тамошние роды могут много о довольствии нашей державы услышать, а потому к поправлению своему захотят у себя лучшего учреждения и порядка.

Беллингс. Придётся и мне с гонцом послать известий Бритюкова на жесткости ваши, когда вы человеков тамошних государыне в подданство склоняли. Самая лучшая медаль имеет оборотный сторону. Этим вы насилий своих, о коих от Бритюкова всё уже дознано, не опровергнете, господин Шелихов… Государыня ревностно оберегает славу покровительницы диких народов, европейским мнением за нею установленную.

Шелихов. Если сподоблюсь быть перед стопами у Её Императорского Величества, обо всём по долгу усердия моего к Отечеству беспристрастно поведаю… И поистине готов, как вы сами молвили, семь раз отрезать: карты по памяти изготовить не берусь, Бритюкова враньем не интересуюсь, а за бобрами, обещанными