– Не грубите, Томас. Я наоборот хочу вам помочь. В том, что я умею помогать, вы уже имели возможность убедиться, когда мы доставили к стенам дома для умалишенных Джулиана Марони. Даже не представляете, чего нам стоило выследить его и убедить, что так будет лучше и для него тоже! Мы потратили много времени.

– И вы занимались слежкой? – приподнял брови Томас. – На что еще вы способны?

– На многое. – Она подперла ладонью подбородок. – Но клянусь, в деле Фелисии Лайт я – лицо постороннее. Все, за что я борюсь, – покой Британии и… – Взгляд метнулся в сторону Джека, – счастье Кристофа.

– Вы противоречите себе, – отчеканил Герберт. – Он будет счастлив, если преступница останется жива. В этом же случае Империя не будет знать покоя.

Лоррейн посмотрела на него и отвела глаза. Зато Томас, явно довольный, кивнул.

– Совершенно точно. Как шеф полиции я…

Графиня подняла ладонь в запрещающем жесте.

– Достаточно. Ваши аргументы мне понятны, прошу сесть и выслушать наши. Вы пока знаете не всю историю Кристофа и точно не знаете ту ее часть, что связана со мной. Позже мы обсудим общие планы.

– Если мы согласимся помогать вам!

Томас выпрямился, потом все же сел на стул и с сомнением посмотрел на дно белой фарфоровой чашки. Графиня I и Джек быстро переглянулись; у них были очень недобрые взгляды. Но уже через секунду Джек, будто расслабившись, кивнул и даже улыбнулся.

– Именно. Если вы согласитесь.

Союзники. Давно

После шестидесяти многие живут уже не мечтами и планами, а лишь ожиданием смерти. Им же начинают жить и члены семьи, особенно если предвкушают наследство. Мне это не подходило; всю сознательную жизнь я старалась не упустить ни минуты.

Я никогда не связывала себя деньгами и условностями, хотя моя семья была богатой. Я училась, вместо того чтобы, как три мои сестры, сразу выйти замуж. Я работала младшим инженером на верфи. За моего дорогого графа Винсента I. Я вышла поздно, в возрасте, в котором девушка уже считается старой девой и родители ставят на ней крест. Зато вышла по любви, хотя должна сказать, что в юности была не подарком. Этим я ему и понравилась: он явился купить корабль и сразу посмел нагрубить. Забавно, но когда мужчина и женщина ругаются с первой встречи, через какое-то время они нередко влюбляются друг в друга.

Впрочем, моя жизнь вам малоинтересна. Я рассказала все это, лишь чтобы вы составили представление о том, кто я, и о том, почему не вяжу шарфы и не играю с другими леди в бридж. Я всегда очень хотела жить. И вместо милых старческих развлечений я отправилась путешествовать.

В путешествиях я провела пять лет. Когда ты уже стар, это большой кусок жизни. Я многое увидела, узнала, многому научилась – и Япония, и Занзибар, и Российская Империя располагали к этому. Я практически не заезжала в Лондон и заскучала по нему лишь после третьей поездки в Японию. Там горела революция. Глядя, как гибнут вековые традиции, как умирают самураи и приходят чужаки, я не могла не задуматься о судьбе собственной страны. Никогда я не любила политику, господа. А вот Британию любила.

Я уезжала в спешке; едва успела на последний корабль, который новое правительство согласилось выпустить. Путь был долгий, много дней в море, но я ведь обожаю его. Море всегда такое разное – то бурное, то ласковое, то темное, то светлое, то смертоносное, то спасительное. Совсем как жизнь.

В одну из ночей я вышла на палубу посмотреть на звезды. У борта я увидела мальчика, который стоял, уронив на руки голову. Я подошла и спросила, не мучает ли его морская болезнь, но он ответил отрицательно. Тогда я спросила, ищут ли его родители. Он поднял глаза и рассмеялся, и уже по взгляду и смеху я почувствовала: с ним что-то не так. Да и виски от него пахло, как не всегда пахнет от взрослых мужчин. Я не придала этому значения и просто предложила поболтать, раз судьба свела нас в такую ночь.

Он стал расспрашивать, кто я, давно ли путешествую, с кем. Его речь отличалась от речи мальчишек, и мое непонимание росло. Он рассуждал о разных вещах умно и парадоксально, все чаще мне казалось, что рядом если не мой ровесник, то человек немногим более молодой, чем я. Кто он? Наконец я спросила об этом напрямую.

Кристоф был слишком пьян, а может, просто слишком устал. Я узнала о Блумфилде, о Фелис и Лори, о родителях, о болезни, о музыкальной шкатулке. В это трудно было поверить. Последний из Моцартов, полюбивший последнюю из Сальери. Потерявший ее, обреченный на вечную юность и смерть, которая может случиться в любой момент. Моя жалость не знала границ, но он не принял жалости. И я предложила другое. Помощь. Он сразу понравился мне. Кристоф – тот идеальный внук, которого у меня никогда не было. Моя инфантильная дочь, которую мы слишком баловали, вырастила сына таким же слабым и жалким, как она сама.

В Лондоне я занялась благотворительностью и меценатством; Кристоф присоединился. Он еще вкладывал деньги в разные предприятия, а там, где его внешность настораживала, его заменяла я – благообразная старая вдова. Вскоре мы владели долей в воздушном кораблестроении, а многие люди из Парламента были нашими надежными приятелями. Конечно, не друзьями; мое кредо: «не дружи с политиком». Забавно, Артур, что у вас другое.

Мы строили приюты и школы, открывали фонды, поддерживали тех, кто начинал собственное дело. Мы были глазами и ушами делового Лондона и редко оставались в проигрыше. Нам давно не нужны были деньги, тратить их было не на что. Почти все время мы были чем-нибудь заняты, и меня это вдохновляло. Но Кристоф тосковал, и я это видела.

Потом начались те убийства. Казалось бы, не связанные, они терялись среди других в криминальных колонках. Все больше, больше. Всегда чужими руками. Всегда расследования были обречены на провал. Блэйк, Рочестер… до них были десятки других.

В возвращение Фелисии мы не верили, пока одна из ее записок не попала Кристофу в руки. Прошло много времени, прежде чем мы поняли, какую паутину она сплела прямо под нашим носом. Клуб «Последний вздох» поставлял ей отчаявшихся и запутавшихся, тех, кто убивал жестоко и не доживал до допроса. Индию лихорадило революцией. Джеймс Сальваторе исчез. Мы слабо верили, что до него добралась вражеская разведка.

Пришлось отвлечься, когда мои дорогие родственники решили не ждать моей смерти и помочь, – тогда я еще делила с ними этот дом. Именно тогда Кристоф решил, что нам пора обзавестись друзьями среди хранителей закона. Мы решились на риск. Нам нужен был свой человек в Скотланд-Ярде, как можно выше, так высоко, как только возможно. Нападение на вас, мистер Эгельманн, сыграло нам на руку. Мы не ошиблись: вы хорошо бились в Индии, а теперь делаете то, что и должны, – охотитесь. Но вас было недостаточно.

Вы, Артур, не вызывали у меня доверия. Исчезновение вашего отца было подозрительным, и хотя в Агре вы проявили настоящее врачебное благородство, мы решили еще раз вас проверить. Кристоф захотел сделать это лично, и появился цыганенок Джек. Чем лучше он узнавал вас, тем отчетливее мы понимали: привлечь вас – значит получить настоящего союзника. Удивительной иронией оказалось то, что вам знаком итальянский. Ведь именно тогда, штудируя лоты музыкальных аукционов, мы обнаружили дневник.