– Осталось одно.

Это нестареющий мальчишка произнес совсем тихо, затем вставил ключ в почти незаметную скважину на шкатулке.

– Я кое-что спрятал там. Я хотел показать это ей в день венчания.

Ключ повернулся, небольшой ящик выдвинулся сам. Из него бледные пальцы извлекли обрывок листа, несколько раз бережно свернутый. Бумага была необыкновенного бежевого оттенка, чернила местами расплылись, местами выцвели. Слова едва читались.

– Это письмо, – тихо сказал Кристоф, – написано 1 декабря. Не отправлено, может, потому, что он ненадолго почувствовал себя лучше. А потом, видимо, не успел. Затерялось, его нашел только мой отец.

Эгельманн ковырнул пальцем свечной воск.

– Судя по всему, умирал он скверно. Не думаете, что он сам себя…

– Давайте не будем громоздить теорий. – Графиня I. Нахмурилась. – Их достаточно.

Странно, но начальник Скотланд-Ярда только кивнул. Кристоф Моцарт опять сложил и убрал письмо. Лицо окаменело, оставалось только гадать, о чем он думает. Мне было даже жаль его.

– Верно. Пора оставить лирику и философию. – Произнося это, я все смотрел на резные стенки шкатулки. – Чего именно вы хотите от нас? Невмешательства в судьбу той женщины? Я отказываюсь. Каким бы достойным ни был ее предок, как бы сильно его жизнь ни извратила история, она отвечает за себя сама. Это ничего не меняет.

– Не меняет. И все-таки… Фелис имеет право узнать.

Лори сидела недвижно и казалась совсем чужой; Артур стоял за ее плечом. Лицо его было в тени, я не мог понять, что оно выражает. Неожиданно он тоже подал голос:

– Вы хотите не только невмешательства, верно?

Кристоф Моцарт и графиня I. переглянулись.

– Мы хотим немногого. Слушайте.

…Он излагал просто и кратко, и, казалось, все должно сработать так, как он спланировал. Но я слишком долго служил в Легионе и потом расследовал преступления, чтобы не знать: самые продуманные планы обычно проваливаются. Сжавший кулаки Эгельманн периодически взрывался злостью, лез спорить. Мальчишка урезонивал его парой слов.

– А если я откажусь? – наконец тихо спросил шеф Скотланд-Ярда.

– В таком случае удачи в поиске бомб, которые она заложила среди опор Лондонского моста.

Мы остолбенели. Графиня улыбнулась.

– Не тревожьтесь. Специальные люди уже ищут их. Если вы согласитесь, то узнаете их местонахождение завтра утром, и их как раз обезвредят, пока мы… осуществим план. Конечно, вы можете отказать. Мы отпустим вас, и, может быть, до утра вы сможете обыскать мост. Даже в тумане, ведь, – в голосе зазвучала неприкрытая издевка, – наша полиция крайне доблестна.

Она уже не казалась доброй пожилой леди. Жесткий блеск глаз, легкая сочувственная усмешка, руки в замок… Игра ей нравилась. И она загоняла нас в угол.

– Теперь вы хотите узнать, что получите взамен?

– Возможно, наши жизни? – Я приподнял брови. – Или вы щедрее?

– Намного. – Кристоф посмотрел в сердитое лицо Эгельманна. – Ведь кое-кто из вас надеется на некий… расклад, верно?

Я вопросительно взглянул на начальника Скотланд-Ярда. Тот кивнул.

– Корабли. Когда все закончится, хотя бы один должен уцелеть.

Ах вот оно что… Жадный ублюдок ни на секунду не забыл, что был политиком.

– Если нам все удастся, – Кристоф Моцарт развел руками, – Британия непременно получит их. Уверен, без Фелисии вам будет проще их обнаружить. Довольны?

Но неожиданно Эгельманн покачал головой, скрещивая у груди руки.

– Это не все.

Торг, кажется, забавлял Кристофа. Он с любопытством склонил голову.

– И чего вы еще хотите, мой друг?

– Жизнь Джеймса Сальваторе.

– О! – Взгляд метнулся в сторону Артура. – Мог ли я забыть? Конечно, ставлю тысячу к одному, что он будет с ней. Кто-то должен управлять кораблем, пока она…

То, что стояло за «пока», вызывало тошноту, но я промолчал.

– Я понял, – кивнул Эгельманн.

Мальчишка прошелся вдоль стола. Остановившись, налил себе кофе из фарфорового кофейника и сделал глоток, прежде чем произнести, скорее утвердительно, чем вопросительно:

– Также вы поняли, что не в ваших интересах устраивать засаду и открывать стрельбу?

Эгельманн стиснул зубы, но подтвердил:

– Да. Я сделаю все, чтобы Сальваторе выбрался из передряги живым. Это… мое личное обещание.

Артур отвел глаза при этих словах. Я знал точно: он даст согласие, они все дадут. Лори – ради дружбы, Артур – ради семьи, Эгельманн – ради Империи и тоже ради дружбы. Все причины достаточно вески, чтобы наплевать на закон. Остаюсь только я.

– Мистер Эгельманн, вы об этом пожалеете, – глухо произнес я. – И не только вы.

Его взгляд столкнулся с моим.

– Думаю, вам тоже будет о чем жалеть, если вы выдадите нас. После этого вы не останетесь в живых. В ваших интересах быть на моей стороне. – Тут он скривился, как от зубной боли. – Даже если эту сторону я выбираю не сам.

Он сказал «нас». Черта с два я испугался бы напыщенного дуболома, но кроме страха оставалось кое-что еще. Моя личная причина. Причина, для которой Фелисия Сальери была когда-то другом.

Отводя взгляд от лица Эгельманна, пошедшего красными пятнами, я уже все для себя решил. Но я должен был спросить у Моцарта еще одну значимую вещь. Очевидную вещь, о которой все, ослепленные кто благородством, кто эгоизмом, казалось, забыли.

– Вы… – я поднялся и пошел к нему, – готовы гарантировать, что не встанете на ее сторону? Если вместо того, что хотите от нее вы, она предложит вам союз? Это будет большое искушение. Любовь прекрасна… а любовь и власть – лучше.

Я хотел верить, что этот человек не солжет. Черта с два, сколько бы преступлений я ни раскрыл, я не мог понять логики сумасшедших, тем более таких – непредсказуемых в стремлении превратить мир в хаос, написать собственную пьесу и раздать всем роли. Лори переводила глаза с меня на него. Кристоф отпил кофе и со смехом покачал головой.