В любом случае, для того чтобы упомянуть какую-либо пару предметов, требуется прежде всего снабдить эту пару именем. Создание такого имени и есть задача называния пары в данном контексте. Под контекстом здесь понимается вся совокупность предложенных обстоятельств (почти по Станиславскому), влияющих на выбор имени.

Возможны две ситуации, различение которых существенно для нашего изложения. В первой ситуации говорящий отдаёт одному из предметов предпочтение перед другим, во второй – трактует эти предметы как равноправные.

Язык предоставляет говорящему широкие возможности для решения задачи в условиях первой ситуации. (Подозреваю, что обзору таких возможностей посвящена обширная литература.) Например, если Пете отдаётся предпочтение перед Ваней, то скажут «Петя и Ваня», а если предпочтён Ваня, то скажут «Ваня и Петя». Здесь свойство линейности языка помогает решить поставленную задачу: название предпочтённого предмета появляется в тексте. Предпочтённый предмет договоримся называть также главным, и – чтобы не говорить «предпочтённее» – будем говорить, что он главнее непредпочтённого предмета.

§ 4

Не знаю, бывают ли языки, в которых главный из двух предметов появляется в речи не раньше, а позже. Для русского языка приоритет по предшествованию очевидным образом согласован с приоритетом по предпочтению. Особенно ярко, как хорошо известно, это проявляется в этикете: в документах протокольных мероприятий участники церемонии перечисляются от старшего по рангу к младшему; в письмах принято упоминать дам первыми при обращении, при просьбе передать привет такой-то и такому-то и т. д.

первый пример из истории. Не могу вспомнить, откуда взят этот пример, а потому приношу читателю извинения за возможные неточности. Речь идёт о мирном договоре, заключённом, кажется, в XVII в. Россией с одним из её северных соседей, скажем со Швецией. Договор составлялся в двух экземплярах. Один из них подписывала сперва российская сторона, затем шведская; другой – наоборот. В первом экземпляре россияне подписались в порядке от старшего к младшему, то же вслед за ними сделали шведы. Во втором экземпляре шведы, подписывавшиеся первыми, снова подписывались от старшего к младшему, но, когда дело дошло до русских, те подписались от младшего к старшему. Тем самым подавался некий семиотический сигнал. Он указывал, что в этом документе более почётной является не предшествующая, а последующая позиция, и шведы, таким образом, снова оказывались на вторых ролях.

§ 5

Теперь обратимся ко второй ситуации, когда нет намерения оказать предпочтение какому-либо из членов пары. Тогда для адекватного выражения нужного содержания возникают некоторые препятствия. В самом деле, как выразить равноправие предметов, когда невозможно ни произнести, ни написать их названия так, чтобы ни один из них не был назван прежде другого? В дипломатической практике при заключении договора между двумя Высокими (и непременно равноВысокими!) Договаривающимися Сторонами текст договора изготовляется в двух вариантах, причём в одном из вариантов Стороны упоминаются и ставят свои подписи в одном порядке, а в другом варианте это делается в противоположном порядке. Тут существенна сама возможность размножения текста, причём не буквального копирования, а с внесением изменений в порядок элементов текста. Вот аналогичный пример размножения вариантами, относящийся, впрочем, не к обычному человеческому языку, а к языку флагов. При визите зарубежного гостя высшего ранга уличные столбы иногда украшают – а при советской власти украшали, сколько я помню, всегда – государственными флагами двух стран: принимающей и той, которую представляет визитер. На каждом столбе вывешивают два таких флага, причем порядок их вывешивания чередуется от столба к столбу: если, при взгляде с проезжей части, на каком-то столбе слева развевается флаг хозяев, а справа – гостя, то на соседнем столбе будет наоборот.

второй пример из истории. Когда в 1959 г. Н. С. Хрущёв отправился в Америку для встречи с Д. Эйзенхауэром, в СССР была выпущена книжка с портретами этих двух руководителей на обложке. Перед дизайнерами встала проблема расположения портретов. Если бы обложка была рассчитана только на советского читателя, портреты были бы, разумеется, расположены в таком порядке: слева (или сверху) – Хрущёв, справа (или снизу) – Эйзенхауэр. Возможно также, что в этом случае Эйзенхауэра на обложке не оказалось бы вовсе. (Вспомним, что в горбачёвское время выражение «Президент СССР» писалось с прописной буквы, тогда как «президент США» – со строчной.) Учитывая международный характер издания, портреты были расположены по диагонали, идущей от нижнего левого угла к верхнему правому. Так что один из портретов оказывался левее, но зато ниже, а другой – правее, но зато выше. (Интересно, как была бы решена эта проблема в социумах, где пишут не слева направо, а справа налево.)

§ 6

В реальной речи, разумеется, тексты не варьируются. Как же тогда быть? Напомним задачу: требуется назвать совокупность из двух предметов, не отдав ни одному из них предпочтения. Одно решение напрашивается: надо назвать самоё эту совокупность, не называя составляющих ее предметов по имени.

первый пример из гоголя. Рассказывая о визите Чичикова к Манилову, Гоголь пишет: «[…] Мне пора возвратиться к нашим героям, которые стояли уже несколько минут перед дверями гостиной, взаимно упрашивая друг друга пройти вперёд. […] Наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга».

Мы видим, что Гоголь не называет здесь Чичикова и Манилова по отдельности, а использует обороты «наши герои» и «оба приятеля» для наименования пары, состоящей из обоих персонажей. И это понятно. Можно предположить, что Гоголь потому не хотел назвать их в этом пассаже по имени, что тогда бы неизбежно кто-либо из них был назван первым и могло возникнуть ложное впечатление, будто этот первый упрашивал более настойчиво или же вошёл в дверь несколько ранее другого.

§ 7

Мыслимы, однако, ситуации, когда членов пары, из коих никто не предпочтён другому, необходимо тем не менее назвать по имени. Одно из этих имён неизбежно будет названо первым. Может ли говорящий в этих условиях выразить ту мысль, что он не отдаёт предпочтение ни одному из членов пары? Возможны два ответа. Первый: нет, не может. Второй: да, может.

Первый, отрицательный, ответ несёт с собой бремя тяжких последствий. Если согласиться с этим ответом, то окажется, что отменяется едва ли не основная презумпция языкознания, состоящая в том, что язык в состоянии выразить любую мысль. Мы видим, что выбор ответа на мелкий и частный, казалось бы, вопрос оказывается судьбоносным для философских основ языкознания. Под влиянием этих соображений мы склоняемся ко второму, положительному ответу.

Но как же выразить мысль о равноправии, скажем, между Петей и Ваней? Надо сказать, например, так:

Петя и Ваня, но я лишь потому говорю «Петя и Ваня», что обязан произнести эти имена в каком-то порядке; с тем