Однако предложенный ответ справедлив лишь в обстоятельствах нормальных. Но бывают обстоятельства и ненормальные, контекст патологический, когда двучлен [Иван, Пётр] будет выражать неупорядоченную пару {Иван, Пётр}. На уровне имён и отчеств это означает, что искомое имя-отчество есть либо «Иван Петрович» либо «Пётр Иванович», а какое именно – не уточняется.

«Где же это автор встречал такой патологический контекст?» – возмутится читатель. Не знаю, как в жизни, а в русской литературе встречал, чем и собираюсь поделиться в § 14. Впрочем, нечто похожее проскальзывает и в жизни (см. § 16–18).

§ 14

В главе 2 второй части «Идиота» Достоевский описывает визит князя Мышкина к Лукьяну Тимофеевичу Лебедеву. В ответ на вопрос князя об имени-отчестве Лебедев сказался Тимофеем Лукьяновичем. Присутствовавший племянник Лебедева тут же его разоблачил. Вот этот эпизод:

– […] Извините, как вас по имени-отчеству, я забыл?

– Ти-Ти-Тимофей.

– И?

– Лукьянович.

Все бывшие в комнате опять рассмеялись.

– Соврал! – крикнул племянник, – и тут соврал! Его, князь, зовут вовсе не Тимофей Лукьянович, а Лукьян Тимофеевич! Ну, зачем, скажи, ты соврал? Ну, не все ли равно тебе, что Лукьян, что Тимофей и что князю до этого? Ведь из повадки одной только и врёт, уверяю вас!

– Неужели правда? – в нетерпении спросил князь.

– Лукьян Тимофеевич, действительно, – согласился и законфузился Лебедев, покорно опуская глаза и опять кладя руку на сердце.

– Да зачем же вы это, ах, боже мой!

– Из самоумаления, – прошептал Лебедев, всё более и покорнее поникая своею головой.

– Эх, какое тут самоумаление! […] – сказал князь […].

Ни лебедевский племянник Владимир Докторенко, ни князь Л. Н. Мышкин не видят смысла в поведении Лебедева. Меж тем смысл есть, и состоит он именно в том, что ясно обозначил Достоевский устами Лебедева, – в самоумалении. В следующем параграфе мы постараемся объяснить и обосновать нашу точку зрения.

§ 15

Мы исходим из того, что самоумаление может выражаться, в частности, в малости той информации, которая сообщается о себе. Сообщать о себе много подробностей – значит считать свою персону достойной того, чтобы обременить этими подробностями уважаемого собеседника. Напротив, человек скромный о себе скажет мало, считая сведения о себе незначительными, недостойными внимания.

Позволительно предположить, что в порыве самоумаления Лебедев, отвечая на вопрос князя Мышкина, намеревался минимизировать сообщаемую информацию. Зададимся вопросом, каким способом это можно сделать.

При любом естественном подходе к измерению информации очевидно, что упорядоченная пара содержит больше информации, чем неупорядоченная. В самом деле, неупорядоченная пара содержит информацию лишь о составляющих её элементах, а упорядоченная пара – ещё и о том, какой из этих элементов первый, а какой – второй.

На вопрос об имени и отчестве полный ответ состоит в предъявлении упорядоченной пары имён: на первом месте имя, на втором – отчество. На этом языке пар полный (и правильный!) ответ Лебедева должен был бы выглядеть так: <Лукьян, Тимофей>. Теперь мы видим, что одним из возможных способов уменьшения информации в предлагаемом ответе является такой: вместо упорядоченной пары сообщить неупорядоченную, т. е. такую: {Лукьян, Тимофей}. Её и сообщает князю Мышкину Лебедев. Посмотрим, как он это делает.

Заполняя виртуальную анкету, Лебедев вписывает своё имя в графу «отчество», а своё отчество – в графу «имя». Тем самым он создаёт двучлен [Тимофей, Лукьян]. Согласно общему правилу (см. § 11, последний абзац), этот двучлен может иметь своим референтом либо упорядоченную пару <Тимофей, Лукьян>, либо неупорядоченную пару {Тимофей, Лукьян}. Упорядоченная пара соответствует имени-отчеству «Тимофей Лукьянович», и при таком понимании высказывание Лебедева делается ложным. Однако у нас нет оснований подозревать Лебедева во лжи. Фраза его племянника «Соврал, и тут соврал!» соотносится с предшествующей репликой того же Докторенки: «Ну, этот, положим, соврал», – сказанной в связи с заявлением Лебедева, что умнее Мышкина никого на свете нет; вряд ли мы должны соглашаться с оценками лебедевского племянника (про которого Достоевский свидетельствует, что князю «этот молодой человек становился весьма противен»).

Итак, примем, что Лебедев говорит правду. Но единственный способ понимания двучлена [Тимофей, Лукьян], при котором ответ Лебедева делается правдивым, состоит в том, чтобы считать референтом двучлена неупорядоченную пару {Тимофей, Лукьян}, совпадающую с неупорядоченной парой {Лукьян, Тимофей}.

Таким образом, контекст, который согласно § 9 призван определять выбор между упорядоченной и неупорядоченной парой, состоит здесь в самоумалении, подкрепляемом презумпцией, что Лебедев, вопреки мнению его противного племянника, не лжёт.

§ 16

Нечто похожее проскальзывает и в жизни, как было заявлено в конце § 13. Под похожим подразумевается положение, случающееся не с именами и отчествами, как только что у Достоевского, а с фамилиями и личными именами. Так, делая упомянутый в § 1 доклад, я задал с трибуны вопрос аудитории вполне авторитетной (см. § 21), чтó является личным именем, а чтó фамилией в словосочетании «Саддам Хусейн». Попытка получить на этот вопрос ответ провалилась. Можно считать, что референтом двучлена [Саддам, Хусейн] является – в сознании большинства – неупорядоченная пара собственных имён {Саддам, Хусейн}.

Подтверждением такой гипотезы могут служить две публикации в газете «Правда» от 1979 г., относящиеся, правда, не к Саддаму Хусейну, а к другому политическому деятелю Азии. Сообщение под названием «Обращение к народу» на с. 4 в номере от 28 декабря начиналось так: «Кабул, 27 (ТАСС). Сегодня кабульское радио передало следующее обращение Бабрака Кармаля от имени и по поручению […]». А в номере той же газеты от 30 декабря 1979 г., так же на с. 4, было помещено сообщение под названием «Обращение Кармаля Бабрака». Можно считать, что и здесь двучлены [Бабрак, Кармаль] и [Кармаль, Бабрак] обозначают одну и ту же неупорядоченную пару имён; хотя одно из них предположительно является личным именем, а другое – фамилией, но что является чем, не указано.

§ 17

Относятся ли правила, регулирующие тот порядок в котором стоят фамилия и личное имя, к речевому этикету, к прагматике[176] или же к синтаксису? Ответ на этот вопрос зависит от рассматриваемого языка.

Можно полагать, что для русского языка эти правила принадлежат прагматике [ср. имена Павел Власов (из романа Горького «Мать»), Павка Корчагин (из романа Н. Островского «Как закалялась сталь») и Павлик Морозов (непримиримый борец с кулаками, пионер), использовавшиеся для обозначения положительных героев официальной советской мифологии, и Ивáнов Павел, которым обозначался отрицательный персонаж одноимённой дореволюционной комической оперы].

Для английского языка с жёстким закреплением первой позиции у личного имени и для венгерского и японского языков с их ещё более жёстким закреплением первой позиции у фамилии названные правила принадлежат синтаксису. (По некоторым данным, в латышском языке произошла смена японо-венгерской модели на английскую.)

Поэтому, когда