Карен вошла в помещение, напоминающее келью. В комнате стояли стул, этажерка и кровать. Она оглянулась вокруг и застыла на месте. Кто-то сидел в углу на полу, босой и непричесанный, прислонившись спиной к стене, обхватив руками колени и тупо глядя на стену.

Китти шагнула к этому человеку. Он был небрит, лицо в рубцах. Внезапно Карен почувствовала облегчение. Это недоразумение, подумала она. Какой-то посторонний несчастный человек. Это не отец. Он просто не может им быть. Ошибка! Она с трудом подавила желание выскочить вон и закричать: неужели вы не видите, как ошибаетесь, это недоразумение! В углу сидит не Иоганн Клемент, не ее отец. Отец живет где-то в другом месте и ждет встречи с ней. Карен остановилась перед больным, пристально посмотрела в его потухшие глаза. Она почти ничего не помнила, но это был не тот человек, о встрече с которым она мечтала.

Там был камин и запах трубочного табака. Там был большой добродушный бульдог, которого звали Максимилиан. В комнате рядом плакал ребенок. «Мириам, сходи посмотри, что с Гансом. Я читаю девочке сказку, а он мешает».

Карен Хансен-Клемент опустилась на колени перед неподвижным калекой.

В доме бабушки в Бонне пахло свежеиспеченным пирожным. Она всегда пекла его, готовясь встречать родных в воскресенье.

Несчастный продолжал смотреть на стену, словно был один в комнате.

«Ты только посмотри, какие смешные обезьяны! Кёльнский зоопарк лучший в мире. Когда же снова карнавал?»

Она пристально разглядывала его от босых ног до рубцов на лбу. Ничего… ничего похожего.

«Жидовка! Жидовка!» — это орет ей вслед толпа, и она с разбитым в кровь лицом бежит домой. «Будет, Карен, не плачь! Папа не даст тебя в обиду».

Карен дотронулась до его щеки.

— Папочка? — сказала она.

Человек не шевельнулся, даже не заметил ее.

Притихшие дети в поезде; говорят, что их везут в Данию, но ей безразлично — очень устала. «До свидания, папочка. Возьми мою куклу, она будет смотреть за тобой». Она стоит в тамбуре, не сводя глаз с отца, а он становится все меньше.

— Папочка! — закричала Карен. — Это я, Карен, твоя дочь. Я уже большая, папочка. Неужели ты меня не помнишь?

Врач крепко держал Китти, которая стояла в дверях, дрожа всем телом.

— Пустите меня! Я ей помогу, — умоляла Китти.

— Оставьте ее, — ответил врач.

А Карен наконец вспомнила.

— Да, да! Это мой отец! Это мой папа. Папочка! — рыдала она, обнимая его за шею. — Пожалуйста, скажи мне что-нибудь. Поговори со мной! Я умоляю!

Человек, который когда-то был Иоганном Клементом, заморгал глазами. На лице появилось выражение любопытства — он почувствовал, что его обнимают. Какой-то проблеск появился в его глазах, словно в нем кто-то пытался пробить окружающий мрак, — но лишь на мгновение, потом взгляд снова потух.

— Папа! — закричала Карен. — Папочка!

Только эхо оттолкнулось от стен пустой комнаты. Сильные руки врача оторвали Карен от отца. Ее осторожно вывели из комнаты, дверь снова заперли, и она навсегда рассталась с Иоганном Клементом. Девушка разрыдалась в объятиях Китти.

— Он меня даже не узнал. Боже, Боже… да что же это такое? Почему он меня не узнал? Боже, ответь… ответь!

— Все хорошо, дитя мое, теперь все хорошо. Китти с тобой.

— Не оставляй меня, Китти, никогда не оставляй!

— Нет-нет, деточка… Китти никогда тебя не оставит, никогда!

Весть об отце Карен дошла до Ган-Дафны быстрее, чем они успели вернуться. Дов Ландау был потрясен — впервые с тех пор, как Мундек держал его в объятиях в бункере гетто, он обнаружил, что может сочувствовать не только себе. Сострадание, которое он испытывал к Карен Клемент, стало лучом света, который пробил наконец его мрачный мир.

Она — единственный человек на свете, к которому Дов чувствовал доверие и привязанность Почему же именно ей выпало на долю такое? Как часто в том вонючем лагере на Кипре Карен уверяла, что ее отец жив! Удар, который обрушился на нее, причинил глубокую боль и Дову.

Кто же теперь остался у Карен? Только он да миссис Фремонт. Бывало, ему хотелось ненавидеть и Китти, но он сдерживался потому, что Китти добра к Карен. Теперь, когда нечего больше надеяться на отца, миссис Фремонт, может быть, увезет Карен в Америку.

Кто он Карен? Жернов на шее, и только. Он мешает ее отъезду — ясно, что Карен его не бросит Значит, оставалось только одно…

Парень по имени Мордехай тайно вербовал юношей в ряды маккавеев прямо в Ган-Дафне. Через него Дов узнал, как можно связаться с подпольем. Коттеджи в селе никогда не закрывали на замок, и однажды вечером, когда все ушли ужинать, он украл из домиков для персонала несколько золотых вещиц и уехал в Иерусалим.

Брюс Сазерленд явился к доктору Либерману и убедил его, что Карен, пока не оправится от шока, должна провести вместе с Китти неделю-другую в его особняке.

Карен переносила свое горе с присущими ей мужеством и достоинством. Китти не спускала с нее глаз и ни на минуту не оставляла одну.

Страшная участь отца и исчезновение Дова Ландау — все складывалось в пользу Китти: она одержала победу, грустную, но все-таки победу. Китти чувствовала, что теперь, может быть, удастся увезти Карен в Америку. Находясь в доме Сазерленда, она думала об этом все время и порой презирала себя за то, что хочет извлечь выгоду из горя Карен, но вести себя по-другому уже не могла. С того дня, когда Китти впервые увидела Карен в лагерной палатке, вся ее жизнь сосредоточилась вокруг этой девушки.

Однажды после обеда к Сазерленду приехал Ари Бен Канаан. Мужчины проговорили почти час. Покончив с делами, Сазерленд вдруг сказал:

— Кстати, у меня гостят ваша приятельница Китти Фремонт и Карен.

— Я слышал, вы крепко подружились с ней.

— Да, Кэтрин Фремонт — одна из самых приятных и толковых женщин, с которыми мне доводилось встречаться. Съездите в Ган-Дафну и посмотрите, какие чудеса она там творит. Там есть мальчик, который шесть месяцев назад не мог сказать ни слова. Теперь он не только говорит — играет на трубе в оркестре.

— Слышал, — сказал Ари.

— Я настоял, чтобы она приехала ко мне и привезла с собой Карен. Девушка нашла отца, но бедняга совершенно помешан. Для девушки это страшный удар, что и говорить. Идемте к ним в парк.

— Весьма сожалею, но у меня куча дел.

— Чепуха! Не хочу слушать. — Он взял Ари под руку и потащил за собой.

Китти не видела Ари с поездки на гору Табор. Его вид огорчил ее, он явно не щадил себя.

Ее удивило, как мягко и тактично он выразил Карен соболезнование. Так ласково он относился, по-видимому, только к своим — с ней он всегда держался по-другому. Значит, он считает Карен своим человеком, сказала себе Китти и тут же рассердилась! До чего дошло! Она начинала рассматривать все на свете с точки зрения еврейства Карен. А Разве дело только в этом?