Поскольку Китти даже не попыталась убрать брошенный на стул старый плащ, миссис Трентам оставалось только стоять на ногах.

Она повернулась к Харрису, поправлявшему галстук перед единственным зеркалом, но он, очевидно, считал, что его гостья не нуждается в представлении.

Миссис Трентам решила поскорее покончить с делом, ради которого она оказалась здесь, и как можно быстрее убраться из этой клоаки, поэтому она не стала дожидаться, когда к делу приступит Харрис.

— Вы объяснили миссис Беннет, что от нее требуется?

— Конечно, объяснил, — сказал детектив, надевая пиджак. — И Китти вполне готова выполнить свою часть сделки.

— А на нее можно полагаться? — миссис Трентам с сомнением глянула на лежавшую на кровати женщину.

— Можно, конечно, если денежки будут хорошие, — впервые открыла рот Китти. — Я только хочу знать, сколько мне отломится за это?

— Все, что за нее дадут, плюс пятьдесят фунтов сверху, — заявила миссис Трентам.

— Тогда я постараюсь сорвать за нее фунтов двадцать.

Секунду поколебавшись, миссис Трентам кивнула в знак согласия.

— А в чем может быть подвох?

— Только в том, что ваш брат может попытаться отговорить вас от этого дела, — сказала миссис Трентам. — Он может даже предложить вам взятку в обмен на…

— Бесполезно, — перебила ее Китти. — Он может говорить что угодно, но на меня это не подействует. Я ненавижу Чарли так же, как и вы.

Впервые улыбнувшись, миссис Трентам положила коричневый сверток на край кровати.

Харрис криво усмехнулся:

— Я знал, что у вас двоих окажется кое-что общее.

Ночь за ночью я проводила без сна, охваченная беспокойством о том, что Дэниелу в конечном итоге станет известна правда о Чарли.

Как только они сходились вместе — белокурый Дэниел, высокий и тонкий, с волнистыми волосами и темно-синими глазами, и Чарли, на три дюйма ниже его ростом, плотный, с темными и жесткими, как проволока, волосами и карими глазами, — я все время ждала, что Дэниел вот-вот заговорит о столь вопиющей непохожести. Не помогало делу и то, что я тоже была темной. Над всем этим можно было бы только посмеяться, если не задумываться, что за этим скрывается. Тем не менее Дэниел еще ни разу не обмолвился о внешних различиях или о несхожести в характерах между ним и Чарли.

Чарли был намерен рассказать Дэниелу правду о Гае с самого начала, но я убедила его подождать, пока мальчик не станет достаточно взрослым, чтобы понять все, что скрывалось за этим. Но когда Гай умер от туберкулеза, нам показалось, что вместе с этим отпала необходимость бередить душу Дэниела прошлым.

Позднее, спустя годы мучений и постоянных протестов со стороны Чарли, я решилась наконец рассказать Дэниелу все. Для этого мне пришлось позвонить ему в Тринити за неделю до его отправления в Америку и спросить, не могу ли я подбросить его в Саутгемптон. В этом случае у нас было бы несколько часов для того, чтобы побеседовать без помех. Я обмолвилась, что нам надо обсудить кое-что важное.

Отправившись в Кембридж чуть раньше, чем было нужно, я помогла Дэниелу собраться в дорогу, и в одиннадцать часов мы уже ехали по шоссе А30. Вначале разговор шел о его работе в Кембридже — слишком много студентов и так мало времени для научных исследований, — но как только он перешел на вставшие перед нами проблемы в связи с многоквартирным домом, мне представилась отличная возможность рассказать Дэниелу правду об отце. Но он вдруг перешел на другую тему, и у меня пропал запал. Клянусь, я пыталась вернуться к этой теме, но момент был упущен.

Впоследствии, когда Дэниел был в Америке, на меня свалилось столько несчастий, связанных со смертью матери и пребыванием во здравии миссис Трентам, что возможность быть откровенной с сыном показалась мне утраченной раз и навсегда. Я упросила Чарли оставить все как есть. Муж у меня прекрасный. Заявив, что я не права и что Дэниел достаточно взрослый для того, чтобы знать правду, он сказал, что решение этого вопроса оставляет за мной. И больше никогда не возвращался к нему вновь.

Когда Дэниел вернулся из Америки, я приехала в Саутгемптон, чтобы привезти его домой. Не знаю почему, но он изменился. Прежде всего, он по-другому выглядел — более раскованным — и в первый момент встречи так прижал меня к себе, что я даже удивилась. На обратном пути в Лондон он рассказывал о посещении Штатов, которое, очевидно, доставило ему удовольствие, а я, не вдаваясь особенно в детали, ввела его в курс последних событий, связанных с нашим обращением за разрешением на строительство универмага. Мне показалось, что эти новости не вызвали у него никакого интереса, хотя надо признать, что Чарли никогда не посвящал его в наши ежедневные заботы, поскольку мы убедились, что ему предстоит академическая карьера.

Прежде чем возвратиться в Кембридж, Дэниел провел две недели с нами, и даже Чарли, не всегда отличающийся наблюдательностью, отметил, как сильно он изменился. Он был таким же серьезным и молчаливым, даже несколько скрытным, но в его отношении к нам заметно прибавилось теплоты, и я даже стала подумывать, а не встретил ли он девушку во время своей поездки. Мне хотелось верить в это, но, если не считать случайно оброненных намеков, Дэниел ни о ком конкретно не упоминал. Я была бы не против его женитьбы на американке. Раньше он очень редко приводил девушек в дом и всегда очень стеснялся, когда мы знакомили его с кем-нибудь из дочерей наших друзей. Его невозможно было найти, если в доме появлялась Кларисса Уилтшир, что не было такой уж редкостью, поскольку во время каникул в Бристольском университете обоих близнецов можно было обнаружить работающими за прилавком 1-го магазина.

Со времени возвращения Дэниела из Америки прошло, должно быть, не более месяца, когда Чарли сообщил мне вдруг, что миссис Трентам забрала свои возражения по поводу предложенного нами плана соединения двух башен промежуточной надстройкой. Я подпрыгнула от радости. А когда он добавил, что она не собирается осуществлять свой план восстановления жилого дома, я отказалась поверить ему и немедленно предположила, что за этим кроется какой-то подвох. Даже Чарли и тот вынужден был признаться, что не имеет понятия, что у нее на уме. И уж конечно, никто из нас не согласился с Дафни, которая решила, что с годами миссис Трентам подобрела к нам.

Через две недели из совета Лондонского графства пришло подтверждение того, что все возражения против нашего проекта сняты и что мы можем приступать к нашей программе строительства. Это был сигнал, которого Чарли ждал, чтобы объявить миру о намерении преобразоваться в акционерную компанию.

Он тут же собрал правление, чтобы провести все необходимые решения.

Меррик, которого Чарли так и не мог простить за то, что тот вынудил его продать картину Ван Гога, предложил в период становления воспользоваться услугами коммерческого банка Роберта Флеминга и добавил также, что надеется на то, что вновь образованная компания будет продолжать использовать «Чайлд энд компани» в качестве своего расчетного банка. Чарли с радостью послал бы его ко всем чертям, если бы не понимал, что смена банка за несколько недель перед акционированием вызовет непонимание в Сити. Правление приняло оба предложения и включило в свой состав Тима Ньюмана из банка Роберта Флеминга. Будучи представителем нового поколения банкиров, Тим привнес свежую струю в деятельность компании. Хотя я должна признать, что Пол Меррик никогда не был близок нам с Чарли по духу.