и как положительные герои возвращались в общественное сознание. Так начался процесс государственной архаизации ничем не защищенного, малоподготовленного сознания народов СССР. Партийная монополия на все существовавшие тогда массовые средства информации, учреждения культуры и науки привела не только к тому, что общество, силою монополиста, стало больше жить образами прошлого, чем настоящего и будущего. Оно принуждалось к поискам аналогий и знакомых признаков для оправдания эксцессов в настоящем. Господство эклектики и архаизации было выгодно в первую очередь главе государства Сталину, поскольку соотнесение «исправленного», подогнанного под его образ давнего прошлого способствовало укреплению личной власти, позволяло оправдывать историческими прецедентами любые, самые жестокие, антигуманные и нелогичные действия.

Архаизация достигла своего апогея в последние предвоенные и военные годы, когда общественное сознание было подвергнуто массированной идеологической перверсии, т. е. попытке отбрасывания в самые глубинные, дологические формы мышления. Инстинктивно и волюнтаристски осуществляя эту задачу, Сталин лично привлек лучшие интеллектуальные и творческие силы страны: историков Р. Виппера, С. Бахрушина, И. Смирнова, известного писателя Ал. Толстого и всемирно известного кинорежиссёра С. Эйзенштейна. Для очередной и самой радикальной подобной перверсии им лично была выбрана фигура средневекового русского царя Ивана IV. В книге было показано, каким образом Сталин и его аппарат вырабатывали «новую» концепцию правления Ивана Грозного, как подготавливались соответствующее документы и организовывалось привлечение основных разработчиков. В процессе исследования были обнаружены многочисленные новые архивные документы, впервые раскрывшие в подробностях процесс фальсификации русской истории XVI в. в середине века ХХ.

Я не знаю, как назвать это сравнительно новое для человечества явление, когда историческое знание, попадая в поле зрения различных национальных диктаторов, вождей, а по существу авантюристов, становится средством произвольных толкований и используется для подкрепления притязаний различных, как правило, малообразованных личностей на абсолютную власть, на особое место в истории и для неоправданных аналогий. Думаю, что неологизм «историомания» – самый подходящий термин для явления, которое обнаруживает себя не только в нашей стране и не только в ХХ в. Английский философ и историк науки К. Поппер ввел термин «историцизм», который для описываемого здесь явления представляется неподходящим. У Поппера историцизм – это спекулятивное использование «научного исторического и диалектического материализма» для оформления текущей политики и идеологии, тогда как историомания характеризуется пристальным вниманием к подлинным историческим знаниям и исследованиям с последующей личной перверсией, навязываемой затем обществу. Это случаи инфантилизма людей, действующих в гуманитарных областях, как наиболее доступных для малоразвитых и малообразованных политиков типа Сталина, Муссолини, Гитлера, Мао Цзэдуна. Точные науки защищает барьер сложности, гуманитарные науки дилетантам кажутся простыми и открытыми. Из них самая открытая и сладостная – это наука истории, поскольку эти люди считают себя ее детьми и одновременно творцами. Но творить ее и писать о ней, анализируя, оценивая и связывая факт за фактом, совершенно разные вещи. Даже средний по таланту историк видит и знает намного больше, чем самый прозорливый исторический герой. Я уже не раз писал об особом могуществе историка, о его естественном преимуществе перед современниками описываемых им событий. Переписать историю можно, но только в сторону более глубокого понимания. Другого никому не дано. Другое – напрасная трата жизни.

В целом ряде своих прежних работ я пытался показать, как Сталин с подлинной страстью вгрызался в различные исторические и историософские труды, участвуя в подготовке учебников истории, истории партии, всемирной истории. Но историомания – это не только неуемная любовь к прошлому, его присвоение или его утилитарное использование в политических целях. Историомания – это проявление возвратного, архаического, регрессивного мышления, вульгаризирующего и извращающего научное знание. Историомания людей тотальной власти всегда ведет к интеллектуальному подавлению и насилию, осуществляемому через государственные институты исторической науки, литературы, кино и иных гуманитарных направлений. На примере истории Ивана Грозного и его эпохи Сталин доказал это.

* * *

За рамками этой книги остались научные труды академиков С.В. Бахрушина и И.И. Смирнова, роман В.И. Костылева и драма В.А. Соловьева, а самое главное, труды единственного упрямца, которого не удалось подкупить и запугать, – академика С.Б. Веселовского. Именно он достоин уважения потомков и даже памятника ему, единственному, кто спас честь русской науки периода сталинщины. Мужество ученого – это та же отвага, что и смелость солдата. Как после тяжелой войны, среди историков было много погибших, каких-то я упоминал, а для других не хватило времени и места. Эту книгу я посвящаю С.Б. Веселовскому и им, погибшим за историческую науку, даже если их расстреляли в едином строю с уголовниками и убийцами. Их убили в первую очередь за причастность к профессии, каких бы концепций и взглядов на историю они ни придерживались. Численно их было не так уж много, наверное, меньше, чем погибших бухгалтеров или крестьян-земледельцев, но и оставшихся в живых нельзя считать полноценно жившими, поскольку они навсегда были лишены воздуха науки – свободы творчества. Я застал это затхлое время, вот уж воистину «Омерзительная штука!» Оно длилось и после смерти Сталина, вплоть до горбачевской перестройки. Перестройка – самое лучшее, что случилось в моей научной жизни и чем я спешу воспользоваться в полную силу.

* * *

В начале хрущевской оттепели была дана команда пересмотреть навязанную Сталиным концепцию эпохи Ивана IV. В Институте истории АН СССР была организована большая научная конференция, на которой присутствовали главным образом молодые историки-медиевисты. Виппер умер, Бахрушин умер, умер Веселовский, Костылев тоже, Соловьев резво перестроился. Если его «Великий государь» 1945 г. – это дальновидный правитель, вынужденно применяющий насилие, то в новой редакции 1956 г. царь кается, что погубил уйму невинных людей. Из стариков на конференции присутствовал только Смирнов. Людоедские времена прошли, и он безбоязненно защищался от нападок молодых историков, среди которых выделялись А.А. Зимин и С.О. Шмидт. Но это уже новая история, имеющая отношение к древнему Ивану Грозному. Это новый ее виток. Он выходит за пределы моей третьей книги о Сталине.

О книге Бориса Илизарова «Сталин, Иван Грозный и другие»

Автор представил весьма необычное (точнее – непривычное) исследование. Оно посвящено не просто феномену «переклички эпох» в лице знаковых исторических фигур. По сути, мы имеем дело с анализом болезненного излома творческой мысли, связанного, в свою очередь, с шоковым восприятием революции и ее последствий, которые попытался «выправить» Сталин с помощью своего воображаемого alter ego – Ивана Грозного. Тень царя, по-своему реактивированная историком, писателем, кинематографистом, была призвана оправдать новый виток деспотического правления.

Известно, что иллюзии исторической памяти способны смикшировать тяготы современности. О неизбежном присутствии прошлого в настоящем историк не вправе забывать. Книга Бориса Илизарова оригинальна по замыслу – трудно припомнить что-либо подобное.