вы рассказать нам об этой трагедии? – сказал Эйнсворт. – Вы должны помнить, что кроме простого заявления о том, что Люттрелл, или Латрейл, убил своего дядю, у нас нет ничего о фактах дела.

– Охотно, – ответил офицер, – но это будет кратко. Сейчас два, – он посмотрел на часы, – и мне нужно кое-что сделать, прежде чем я успею на поезд в три тридцать. Начнем с того, что в течение недели или около того после своего возвращения молодой человек был постоянным посетителем студии художника по фамилии Холлис, где впоследствии произошло убийство. Это, в конце концов, дошло до сведения старика, который, естественно, возмутился тем, что его племянник снова попирает его волю, и в день убийства, как показали события, прибыл туда, чтобы разобраться с ним. Студия расположена на верхнем этаже большого делового квартала, комнаты и офисы в котором выходят в коридоры, идущие по трем сторонам здания, и заняты врачами, юристами, архитекторами, художниками и вообще профессиональными людьми. Многие из этих комнат являются смежными и соединены друг с другом дверями, которые, если комнаты используются по отдельности в качестве офисов, как многие из них, конечно же, запираются. Однако это не мешает звуку разговора, если он ведется в умеренно высоком ключе, быть слышным через тонкую деревянную отделку дверей, ведущих в соседние комнаты, и именно благодаря этому факту мы смогли зафиксировать преступление на основании показаний свидетелей. Студия художника Холлиса была средней из трех комнат, выходящих одна на другую, двери между ними были заперты. Комнату слева от студии занимал мастер по пошиву рубашек по фамилии Уэллс, а справа – создатель моделей40 по фамилии Реймонд. После того как в двенадцать тридцать поступил сигнал тревоги о том, что в студии Холлиса найден труп мужчины, я быстро прибыл на место, так как был откомандирован для этой работы, и первым моим шагом было выслушать показания обнаруживших тело людей – мистера Холлиса, владельца студии, и дамы по имени Морган, которая направлялась на маникюр на тот же этаж и поднималась в лифте одновременно с Холлисом и, проходя мимо его двери чуть позади него, была поражена, услышав его крик, и, заглянув в студию, чтобы выяснить, в чем дело, стала невольным свидетелем обнаружения убийства. Тело убитого было найдено лежащим на спине на ковре, который был буквально пропитан кровью, вытекшей из колотой раны в области сердца. Тот факт, что рядом не было найдено никакого оружия, исключал возможность самоубийства.

– Следующее, что я сделал, это тщательно обыскал комнату, думая, что, возможно, преступник, совершивший это деяние, спрятал использованное им оружие где-то в помещении, чтобы исключить риск того, что оно будет найдено у него впоследствии. Перебирая странные вещи и предметы, которыми обычно полны мастерские художников, я наконец наткнулся на оружие, несколько свежих сгустков крови на котором убедили меня, что я нашел то, что искал. Это был кинжал с лезвием длиной около фута – именно таким оружием была сделана рана в груди убитого. Мистер Холлис издал возглас удивления, когда я достал его.

"Надо же," – сказал он, – "это кинжал Хью Латрейля!"

"Он обычно носил его с собой?" – спросил я.

"Нет," – сказал он, – "хотя иногда носил при себе. Он очень дорожил им как образцом старины, из-за его редкости."

"А когда вы видели его в последний раз, он был при нем?" – спросил я. – "Когда вы видели его в последний раз?"

"Я оставил его здесь не более часа назад," – ответил он, – "когда вышел пообедать. Кинжал тогда лежал на этом столе. Вот его ножны", – и указал на ножны из любопытного металла, лежащие на столе рядом.

"Вы помните, в котором часу вы вышли на обед?" – продолжил я.

"Ровно в двенадцать," – ответил он, – "я попросил Хью подождать, пока я вернусь. Боже мой! Как бы я хотел, чтобы он сейчас был здесь".

"Я тоже, – ответил я. – "я бы очень хотел его увидеть".

– Вы должны помнить, что в то время я знал Латрейлей только в лицо, а об их отношениях узнал только потом.

– Следующим моим шагом было навести справки у обитателей соседних комнат. Я попробовал пройти на этаж в мастерской, расположенной на другой стороне студии. Дверь тоже была заперта, но пока я стоял там, жилец, Уэллс, мастер по пошиву рубашек, подошел и отпер ее.

"Вы, конечно, слышали новости?" – спросил я, когда мы вошли.

"Да," – ответил он, – "я узнал об этом от лифтера, когда поднимался. Ужасное дело!"

"Меня зовут Браун, я из сыскной полиции," – сказал я, – "и я хочу знать, можете ли вы рассказать мне что-нибудь, что может пролить свет на это дело. Как долго вы отсутствовали в своем офисе?"

"Я ушел на обед," – ответил Уэллс, – "в четверть двенадцатого. Я обычно оставляю здесь своего помощника, когда ухожу, на случай, если позвонят клиенты. Сегодня у него было какое-то дело, иначе дверь не была бы заперта".

"Вы слышали какой-нибудь шум в студии, прежде чем выйти? Что-нибудь, что заставило бы вас заподозрить, что внутри не все в порядке?"

"Да," – серьезно ответил мужчина, – "конечно, слышал, и в связи с тем, что произошло, я думаю, что то, что я слышал, имеет очень важное значение для этого дела. Мой помощник тоже это слышал – ах, вот и он сам. Мы с радостью расскажем вам все, что знаем об этом деле".

– Я попросил мистера Уэллса изложить все полностью и без утайки, и вот что он мне сказал. Он поведал, что, хотя звук разговоров в студии был довольно отчетливо слышен через дверь, он никогда не обращал на него внимания. Мистер Холлис был очень тихим человеком, и, как правило, такими же были и друзья, которые приходили к нему. Однако это утро стало исключением из общего правила. В несколько минут двенадцатого кто-то вошел в студию и начал говорить громким, властным тоном. Судя по голосу, это был пожилой человек. В ответ раздался другой голос, более молодой. Это был голос, который он слышал в студии совсем недавно. Спор разгорелся и даже перерос в ссору. Мистер Уэллс и его помощник заинтересовались и прислушались. Вот что они услышали:

"Хорошо, сэр," – сказал голос постарше, – "идите своей дорогой. Я умываю руки, отрекаясь от вас и вашего бизнеса отныне и навсегда".

"А я, сэр," – ответил более молодой голос, – "заявляю, что больше не потерплю, чтобы мне диктовали вы или кто-либо другой, как мне жить. Это просто невыносимо, и я этого не вынесу".

"Вы больше никогда не должны ждать от меня ни одного доллара ни