Выпрыгнув на берег, я сказал: «Прощай, «Бабочка»!» — исуденышко скользнуло с отмели на глубокую воду. Я знал, что лодка вернется кмаяку Кабры — остров находился рядом с Тенью.

Потом я обернулся к черной гряде деревьев вдоль берега —дальний путь предстоял мне теперь — и направился к ним, слегка забирая всторону. Лес зябко цепенел в предутренней прохладе, однако все было чудесно.Правда, я недобрал в весе килограммов двадцать пять и в глазах у меня поройдвоилось, но дело повернулось к лучшему. Мне удалось бежать из темниц Амбера ислегка поправиться, спасибо безумцу Дворкину и пьянице Жупену. А теперь ядолжен был разыскать место, что походило на другое место — которого более несуществовало. Я нашел тропу. Я пошел по ней.

Через некоторое время я остановился у дерева, которое должнобыло расти здесь. Я пошарил в дупле, извлек свой серебряный клинок и пристегнулк поясу. Неважно, что он остался где-то в Амбере. Сейчас он был здесь, потомучто лес, где я шел, уже был в Тени.

Так я шел несколько часов, а солнце незримо болталось где-тоза левым плечом. А потом передохнул и пустился дальше. Как здорово это было:видеть листья и скалы, стволы деревьев и пни, траву и черную землю. И вновь ощущатьдивные летние запахи, слышать ни с чем не сравнимое лесное жужжание ичириканье. Бог мой! Как дорожил теперь я глазами! После почти четырехлетнейтьмы я обрел их вновь… Не хватало слов. Даже просто разгуливать на воле…

И я шел. Утренний ветерок колыхал мой изодранный плащ.Должно быть, я выглядел лет на пятьдесят: изможденный, морщинистый, тощий. Ктотеперь меня узнает?

Я шел, шел сквозь Тени, точно зная, куда иду. Но до концапути не добрался. Наверное, я стал слишком мягким. Случилось вот что…

На обочине валялись семеро, и шестеро из них были мертвы,лежа в лужах крови, в различной степени расчлененные. Седьмой полулежал,привалившись к замшелому стволу древнего дуба. Клинок поперек коленей, изобширной раны в правом боку все еще сочилась кровь. Без брони, хотя кое на комиз мертвецов доспехи были. Серые глаза начинали стекленеть. Костяшки пальцевбыли ободраны, дыхание еле заметно.

Из-под кустистых бровей незнакомец, как вороны выклевываютглаза у трупов. Меня он, похоже, не видел.

Надвинув капюшон пониже, я наклонил голову, чтобы скрытьлицо, и подошел поближе. Я некогда знал этого человека — или другого, очень нанего похожего.

Клинок шевельнулся. Острие обратилось ко мне.

— Я друг, — сказал я. — Пить хотите?

Немного поколебавшись, он кивнул:

— Да.

Я откупорил фляжку и подал ему.

Он отхлебнул, закашлялся, выпил еще.

— Благодарю вас, сэр, — сказал раненый, возвращаяфляжку. — Жаль только, что нет чего-нибудь покрепче. Чертова царапина!

— Есть и покрепче. Если вы считаете, что осилите это.

Я вытащил пробку из малой фляжки и вложил ее в протянутуюруку. От глотка Жупенова зелья он зашелся кашлем едва ли не на полминуты. Апотом улыбнулся левой стороной рта и подмигнул мне.

— Так-то лучше. Вы не будете возражать, если я капнунемного на бок? Ненавижу тратить зря доброе виски, но…

— Если надо, лейте хоть все. Правда, ваши руки сейчасне выглядят достаточно твердыми. Давайте-ка я помогу.

Он согласился; я распахнул на нем кожаный колет и вспоролкинжалом рубаху, чтобы видеть рану. Выглядела она скверно — глубокийопоясывающий разрез сантиметров на десять повыше таза. На руках, груди и плечахтоже были порезы, но полегче.

Кровь все еще сочилась из большой раны. Я промокнул платкоми досуха вытер кровь.

— Отлично, — сказал я. — Теперь сожмите зубыи отвернись. — И плеснул жидкость на рану.

Резкая судорога передернула его тело, а затем перешла вмелкую дрожь. Он даже не вскрикнул — я и не ожидал иного. Я стряхнул носовойплаток и приложил его к ране, забинтовав длинной полосой ткани, которуюпришлось оторвать от собственного плаща.

— Выпьете еще?

— Да, воды, — ответил раненый. — А потом,боюсь, мне потребуется сон.

Он попил, и тут же голова его склонилась на грудь.

Я сделал ему что-то вроде подушки и прикрыл плащами убитых.

А потом сел рядом и стал следить за веселенькими чернымиптицами.

Он не узнал меня. Но кто мог бы узнать меня теперь? Если быя открылся ему, тогда, возможно, другое дело. В этом мире мы с ним, наверное,никогда не встречались, но в некотором роде были связаны.

Я шел сквозь Тень в одно место, очень особое место. Оноуничтожено, но в моих силах воссоздать его снова, ибо Амбер отбрасываетбесконечное множество Теней, а сыны Амбера могут перемещаться среди них, поправу рождения. Зовите Тени параллельными мирами, если хотите, илиальтернативными вселенными, если угодно, или воплощенным бредом, еслиосмелитесь. Я зову их — тенями, как и все, кто обладают властью перемещаться поним. Мы избираем возможность и движемся, пока не достигнем ее. А значит, визвестном смысле и творим искомый мир. И пока хватит об этом.

Я плыл, я двигался к Авалону.[1]

Я жил там давно, много столетий назад. Долгая это история, вней переплелись и боль, и гордость… Может быть, когда-нибудь я расскажу обэтом, если сумею дожить…

Так я приближался к моему Авалону, но по пути набрел нараненого рыцаря и шестерых мертвецов. Если бы я прошел мимо, я мог быобнаружить и такое место, где рыцарь стоит невредимым в окружении шестерыхпокойников, или на место, где он лежит недвижим, а шестеро над ним хохочут.Некоторые говорят, что так или этак — безразлично, потому что все это —возможности, а все возможности существуют где-то в Тени.

Мои братья и сестры — пожалуй, кроме Джерарда и Бенедикта —даже и не оглянулись бы. Но я стал довольно мягкосердечен. Прежде я таким небыл. Наверное, годы в Тени Земля размягчили меня, возможно, муки в темницахАмбера напомнили о цене людских страданий. Не знаю. Только я не сумел пройтимимо, узрев страдания человека, который так походил на другого, чьим другом якогда-то был. Шепни я теперь ему на ухо свое имя, я наверняка услышу в ответвзрыв проклятий и горестную историю.

Ладно. Такую цену я готов заплатить: поставлю его на ноги иисчезну. Вреда никакого, и может быть, немного добра — хотя бы для этогочеловека.