Отсюда вытекала необходимость смерти – или по крайней мере умирания. Амортальность – и как философская абстракция, и как пункт в клиентском договоре – заключалась в том, что в случае чего ваша душа перезагрузится. И не с нуля. Воспоминания, накопленные в загробной жизни, не сотрутся начисто. Связь между перезагруженной личностью и прежней, убитой рухнувшим деревом или чем там еще, постараются сохранить.

Помимо амортальности умные головы из СЛЮЗА обсуждали еще два важных вопроса: морфотелеологию и поэтапное воплощение.

«Морфо» значит «форма», «телеология» – нечто предопределенное, изначально заданное. Слово это часто использовалось как страшилка теми, кто считал, что все должно развиваться самостоятельно, без ограничений. Некоторые утверждали, что индустрия загробной жизни напрасно пошла на поводу у нейробиологов и стала сканировать тело целиком. Потому что если вы сканируете все нервы до кончиков пальцев на ногах и моделируете взаимодействие бактерий с клетками кишечника, то процесс в Битмире не успокоится, пока не создаст себе цифровые пальцы на ногах, цифровые внутренности и все остальное. Цифровая жизнь имеет куда больший потенциал, чем биологическая, однако морфотелеологи избрали порочный путь, из-за которого души в Битмире останутся пленниками маленького, тесного и не слишком интересного уголка в огромном пространстве возможностей. Они уже не смогут стать богами или ангелами.

Поэтапное воплощение должно было разрешить проблемы (а) морфотелеологии и (б) того факта, что темпы создания компьютерной инфраструктуры не позволяли немедленно обеспечить каждого умершего полноценным гуманоидным телом и хорошеньким домиком в Битмире. Смоделировать ручей, весело журчащий по камням на вашем участке, не говоря уже о дыме, идущем из каминной трубы, дорого. Это было возможно на этапе Маг 7, но вычислительные мощности не могли угнаться за смертностью. Умерших можно по-прежнему сканировать, а сканы – архивировать, возможно, даже загружать как новые процессы, но обустроить их по высшему разряду, дать им полноценные квалиа, физически неосуществимо и вряд ли будет осуществимо в ближайшие десятилетия – что при такой непомерной нагрузке на компьютерные центры соответствовало векам в Битмире.

Либо можно было запускать всех в высоком разрешении на имеющемся оборудовании. На инженерном уровне это бы сработало. Однако коэффициент временного сдвига упал бы до черепашьей скорости. На моделирование нескольких секунд в Битмире со всеми журчащими ручейками и завивающимися струйками дыма уходили бы годы расчетов в Митспейсе. Что для душ в Битмире не составило бы никакой разницы, поскольку их мышление тоже бы замедлилось. Они испытывали бы квалиа ручейка, дыма и всего прочего точно так же, как если бы время бежало в тысячу раз быстрее. Однако люди в Митспейсе, следящие за Битмиром во все более продвинутых версиях Программы визуализации Ландшафта, видели бы что-то вроде фильма при медленном соединении, когда компьютер каждые несколько секунд замирает, чтобы подгрузить в буфер следующую порцию. Это сулило проблемы с пиаром и маркетингом, так как просмотр стал главным средством привлечения клиентов. А именно от них шли деньги на новое, более быстрое оборудование.

Люди по Элову сторону океана утверждали, что выход – в поэтапном воплощении. Души можно загружать сразу в куда более ресурсосберегающей форме, по многим параметрам напоминающей Ком. Изначальный Ком развивался сам по себе и был очень дорогим, со множеством бессмысленных циклов. Однако Эловы инженеры придумали, как создать аналогичную, но куда более экономную систему: например, души смогут общаться напрямую, а не моделировать биологические речь и слух. Пусть даже большинству клиентов не улыбается провести вечность в упрощенной форме, общаясь пакетами данных, это лучше, чем умереть насовсем, к тому же в эмбриональном, промежуточном состоянии они смогут исследовать творческие альтернативы шаблонному гуманоидному плану, который навязывают им морфотелеологические элиты. Человеческий зародыш, плавающий в околоплодных водах, – еще не полностью сформированный человек. Однако это не плохое существование.

Мэйв живо интересовалась морфотелеологией и связанной темой идиоморфов – душ, по большей части эры Маг 0–2, принявших негуманоидный облик. Корваллис не сразу понял, как сильно ее волнует эта тема, а когда понял, их отношения – если понимать под этим словом «что-нибудь хоть сколько-то напоминающее традиционный брак» – было уже не спасти.

Она всегда была скрытной. Единственный раз, в молодости, она открыла миру свои мечты, когда создала «Зтетику». Неудача загнала ее в безлюдные окрестности Моава. После встречи с Корваллисом она на несколько лет стала громоотводом для глобальной интернет-травли, что было по-своему увлекательно, однако самой Мэйв в этом перформансе отводилась пассивная роль, поскольку целью было похоронить ее истинную личность под тоннами фейковых новостей. Всякий думающий человек, наблюдая за спектаклем, в конце концов спрашивал себя: «Так кто же она на самом деле?» В той мере, в какой затея удалась, настоящая Мэйв стала еще неуловимей.

За этой ширмой она вместе с Корваллисом растила троих детей. Они не договаривались специально, что он будет работать полный день, а Мэйв – возить детей в школу и спортивные секции, просто так получилось само собой. Три года она под псевдонимом вела блог «Внедорожник премиум-класса как протез». Идея состояла в том, что богатая мамаша – по сути кентавр: ее тело (а значит, и личность) практически срослось с автомобилем, в котором она, развозя детей туда-сюда, часами простаивает в пробках, слушая различные подкасты либо общаясь с себе подобными посредством блютус-телепатии. Из греческой мифологии Мэйв почерпнула идею кентавров – мудрых наставников и целителей. Писала она остроумно, но для широкой публики слишком хлестко – в пору наибольшей популярности блога у нее было тысяч десять подписчиков, но они отваливались по мере того, как их дети входили в подростковый возраст. Так или иначе, эра огромных блестящих внедорожников премиум-класса пришла к концу. Подобно уходящим на Запад толкиновским эльфам, они растворялись в потребительском рынке по мере того, как семьи переходили сперва на каршеринг, а затем и на общественные электромобили. К тому времени, когда старшему ребенку исполнилось двенадцать, а младшему – девять, она перестала вести блог и в следующие десять лет никак себя интеллектуально-творчески не проявляла.

Но внезапно дети разъехались по университетам, и Мэйв, словно вылупившаяся из кокона бабочка, явила первые намеки на то, во что превратила себя в темноте. И многое из этого было не вполне понятно даже Корваллису. Все началось с ее протезов, но было ошибкой сказать, что к ним все и сводилось. Инвалидность стала щелочкой, в которую Мэйв десятилетия назад вогнала кончик интеллектуального клина. С тех пор она вбивала его глубже, слушая подкасты, скачивая диссертации, изредка посещая научные конференции и бисерным почерком конспектируя в блокнотах екопермоновские доклады. Однако ей не удавалось полностью разворотить трещину, пока на Екопермонах не заговорили о морфотелеологии и сканировании всего тела «с головы до ног». В ответ на это она обычно поднимала протезы и, помахивая ими в воздухе, спрашивала: «А как насчет тех, у кого ног нет?»