– Не переживай, – сказал я и присел перед ней на корточки. – Я сам виноват, нужно было пре-дупредить, что займусь маскировкой. Ты такого не ожидала, потому и растерялась. Кстати, будь на моем месте самозванец, ему бы не поздоровилось!

– Почему? Ты же успел увернуться.

– Я тебя ждал и слышал твои шаги, – пояснил я. – А кто-то чужой мог и не успеть уклониться. Хм… Судя по твоей реакции, я заметно изменился, а?

Кьярра покивала. Вид у нее был совершенно несчастный, и мне стало жаль ее, угодившую в совершенно чуждый мир, слишком сложный для дикарки и полный непонятных мелочей и условностей.

– Ты светлее, – сказала она. – И волосы…

– Просто краска, – ответил я. – Отрастут быстро, но это легко поправить. И с лицом то же самое.

– А руки? – заметила вдруг Кьярра.

– Что – руки?

– Ты без перчаток, – сказала она вроде бы даже с испугом.

– Дома могу себе позволить, – пожал я плечами. – Да и краситься в них – потом выбрасывать. А так заодно и руки потемнели.

– Они все равно светлее лица. Разве так бывает?

– Хм… Бывает, если человек постоянно на воздухе, но даже рукава не закатывает. Но хорошо, что ты заметила. Мало ли, придется обнажиться… Нет, – предвосхитил я ее вопрос, – целиком в краску нырять не стану. Будем надеяться, раздеваться мне не придется.

– Теперь ты почти как я, – сказала Кьярра и поднесла свою руку к моей. Не притронулась на этот раз, но я ощутил ее тепло. – Чуть-чуть другой. Только глаза прежние.

– Да, их цвет менять слишком сложно, а жаль… Для этого нужны чародейские штучки, а я слышал, иногда они дают сбой в самый неподходящий момент. Представь: говорю я с кем-то, а глаза вдруг из карих делаются светло-серыми… Или, того хуже, один – синим, другой – зеленым.

– Смешно, наверно, – без улыбки ответила она.

– В том-то и дело, что не смешно… – Я поднялся на ноги, пошарил на столе и повернулся к Кьярре. – Придется ходить вот так.

– А что это?

– Очки. Я тебе про них говорил, помнишь?

– Но ты же хорошо видишь.

– Их носят еще для защиты от солнца. Видишь, стекла темные?

– В этом городе совсем нет солнца, – упрямо сказала она.

Мне это нравилось: Кьярра выискивала бреши в моей маскировке, дело не лишнее. Я порядком зазнался в последнее время, не скрою, а потому поленился продумать легенду как следует. И очень зря…

– Некоторым людям даже слабый свет причиняет боль. Тем более если на улице пасмурно, а в помещении яркие лампы.

– Ну ладно, – нехотя согласилась она.

– Я еще усы и баки приклею, тогда вовсе меня не узнаешь, – пообещал я. – Отращивать свои слишком долго, хоть они у меня и темные…

– Только скажи сперва. А то я опять перепутаю.

– Непременно скажу. Вдругорядь я могу и не успеть уклониться… Да, а как охота?

– Удалась, – сказала Кьярра и снова замолчала.

И что мне было с ней делать? Не дэрри же угощать, чтобы повеселела! Не представляю, что может натворить пьяный дракон… А унести ее может с одного глотка: вряд ли Кьярра когда-нибудь пробовала спиртное. Проверять как-то не тянуло.

– Встань тогда, я с тебя мерки сниму, – попросил я. – Завтра схожу, куплю тебе приличную одежду и обувь. Будешь при мне, уважаемом мастере Рокседи…

– Кто это?

– Мне придется назваться другим именем, – повторил я, поражаясь собственному терпению. – У меня есть документы на имя Лаона Рокседи. Очень удачно: ты сможешь по-прежнему звать меня Роком, чтобы не путаться. Лучше, правда, дядей Роком, но это не так важно.

– Понятно, – подумав, сказала Кьярра. – А я кто? Если ты дядя, значит, я племянница?

– Не обязательно. Вообще-то сначала я думал сделать тебя мальчиком на побегушках, да только ты совсем не похожа на юношу. Как ни притворяйся, заметят.

– А зачем притворяться? – не поняла она.

– Вот и я решил: зачем? Будешь моей очень дальней родственницей, – ответил я. – Сироткой, ясное дело. Осталось только придумать, почему я решил взять тебя с собой, а не отдал в какой-нибудь приют.

– Я богатая? – немного оживилась Кьярра. – Богатую девушку можно отдать замуж. Бедную тоже, но сложнее. Она должна уметь работать, а я…

Она посмотрела на свои руки и завершила мысль:

– Заметят, что я ничего не делала.

– Откуда ты такой премудрости набралась? – удивился я. – Тоже от матери?

Кьярра кивнула.

– Она рассказывала мне о людях. Про их обычаи и всякое такое. Может, думала, что я тоже когда-нибудь к ним пойду?

– Понятно… Да, за трудолюбивую бедняжку ты не сойдешь, а в нищей господину Рокседи никакого интереса нет. Не прикинешься даже, что ты дочка его любимой покойной сестры, которая вышла замуж против воли родителей.

– Почему?

– Потому что если она жила с бедняком, то… возвращаемся к твоим не знавшим работы рукам. Конечно, и небогатые люди ухитряются баловать детей и не утруждать их, но это… сомнительный вариант.

– А если я больная? – неожиданно предположила Кьярра. – И ничего не могу делать? Так же бывает, правда? Старые люди плохо работали и жаловались, что уже не могут все делать, как раньше. И я слышала от них, что молодые тоже иногда бывают такие.

– Бедная и больная тем более никому не нужна. Здоровую-то можно устроить прислугой или хоть батрачить, если по дому – городскому, я имею в виду, – она ничего делать не умеет, а соображения не хватает, чтобы на заводе в цеху работать.

– Но почему я не богатая? – повторила вопрос Кьярра.

– Потому что слишком дикая, – честно ответил я. – Да, если тебя приодеть, причесать – ты будешь выглядеть не хуже, а то и лучше, чем внучки Веговера. Но вести себя ты не умеешь, а за пару дней я не сумею тебя научить. Я сам не знаю всех тонкостей дамского обхождения, а на этом проколоться – раз плюнуть. Впрочем…

Она хотела что-то сказать, но я сделал ей знак помолчать – опасался упустить мысль. Поймал, однако, и сказал:

– План меняется.

– Как это?

– Ты, – указал я на Кьярру, – действительно дочка богатых людей. При этом ты тяжело больна.

– А как мне притворяться? Старые люди говорили: есть хромые, горбатые, кособокие, сухорукие… А у меня все на месте, – будто бы с сожалением произнесла Кьярра, оглядев себя. – И падучей у меня нет.

– И я очень этому рад, – пробормотал я, а громче продолжил: – У тебя не телесная болезнь, а умственная.

– Что это значит?

– Сложно объяснить. В деревнях таких людей называют дурачками – всех скопом. Но они бывают разные: кто-то доживает до старости, но не то что говорить, даже ходить научиться не может. Кто-то