К сожалению, этот брак был неудачным, женщина эта невзлюбила его дочь Алю, за которую он всю свою жизнь был нам благодарен, что не бросили ее на произвол судьбы, когда умерла мать, дали образование, поддержали в трудную минуту жизни, когда, брошенная «женихом», она родила ребенка. К несчастью, Аля недолго пожила с отцом ― умерла в 1959 году в возрасте тридцати четырех лет, оставив ему внучку Людочку, с которой он и прожил всю оставшуюся жизнь. Умер восьмидесяти трех лет и похоронен рядом с Алей.

Тогда, в 1960-м, он все еще переживал утрату дочери, мог бесконечно расспрашивать о том, как она жила у нас и у моей мамы, как решилась рожать ребенка, который составляет ему такое утешение. Почти половину лета он прожил во Внукове и сделал прекрасный высокий забор, украшенный вензелями. За то, что «зажился» у нас, получил взбучку от жены и, не доделав дело, уехал.

А домик требовал большого ремонта и ухода. Жить в нем зимой, как предполагали, было нельзя: пол был холодный, фундамент, хоть и подвели каменный, ― оставался «открытым». Материалы для стройки можно было достать, но для этого надо было постоянно навещать стройбазы в Одинцове и в Апрелевке. Совмещать эти заботы с необходимостью ежедневной работы становилось невмоготу. К тому же я стала ссориться с директором студии по-крупному. Это началось еще с 1957 года; тогда я систематически сразу по окончании рабочего дня убегала в больницу к Ване. Но особенно обострились наши отношения, когда я отказалась подписать характеристику его фаворитке, к тому же соседке по лестничной площадке ― редактору Макасеевой, пожелавшей поехать в ФРГ. Я не доверяла этой женщине. Она была замужем за известным кинооператором, детей у нее не было, и все ее интересы сводились к покупке дорогих украшений XVIII-XIX веков. М. В. Тихонов очень разозлился, но я, заменяя тогда секретаря партбюро, характеристику не подписала, и поездка ее сорвалась. Но, конечно, дело было не только в конфликтах с администрацией. Просто я полюбила сидеть на крылечке дачи, хлопотать об ее устройстве. А тут еще няня выкинула фортель ― объявила: «Как хотите, а я на весь май уезжаю в отпуск», ― и предъявила уже купленный билет. Что было делать? С кем оставить детей и Ваню, который чувствовал себя неважно?

Решила уходить со студии. Посоветовалась с Ваней, он ухватился за эту «идею» ― отдохнуть летом, а потом принять предложение A. C. Федорова, главного редактора журнала «Наука и жизнь», и пойти в редакцию на должность ответственного секретаря редакции[95].

Была и еще одна причина. Совместно с Изабеллой мы подали заявку на сценарий научно-популярного фильма «Хлеб и земля». Заявка вошла в план и была утверждена министром. Тихонов вдруг заартачился:

― Пока вы работаете у меня главным редактором, писать вам сценарии не дам.

― Но почему?

― Не дам и все, своим делом лучше занимайтесь.

― А у нас по существу дела нет никаких замечаний.

― Вот и продолжайте в том же духе, а писать сценарии вам не дам.

― Но когда вы уговаривали меня пойти сюда работать, то не ставили таких условий; а личная сценарная работа необходима, чтобы не утерять квалификацию. Другим же редакторам мы с вами разрешаем писать сценарии, чтобы они не дисквалифицировались.

― Другим да, а вам не позволю!

Да, именно этот разговор переполнил чашу моего терпения, и я с маху подала Тихонову заявление об уходе «по собственному желанию». Он тут же подписал его. Но на студии никто не мог понять моего поступка.

На партийном собрании, посвященном моему уходу, меня обвиняли в том, что я испугалась предстоящей «реорганизации». Кто-то упомянул о конфликте в связи с Макасеевой, оценивая поведение Тихонова как расправу со строптивым работником. Одним словом, все пытались понять и как-то объяснить это мое неожиданное для большинства решение. Пришлось выступить. Я всех поблагодарила, отмела подозрение в том, что на меня повлиял конфликт из-за Макасеевой, и особо остановилась на том, что, мол, «испугалась реорганизации, при которой власть главного редактора якобы уменьшается»:

― Не потери власти я боюсь, это глупости, ибо никакой властью редакционный отдел не обладал. Но я боюсь, вернее, даже уверена, что ликвидация сценарного отдела и разделение редакторов по производственным объединениям, где будет один-два редактора и десять-пятнадцать режиссеров, ― неизбежно приведет к снижению сценарного мастерства, к изгнанию драматурга и замене его режиссером. Один редактор не сможет противостоять многим режиссерам и защитить сценариста, как это неоднократно делал сценарный отдел, который, если сценарий принят, не позволял подменять его режиссерским «видением материала».

Шум после моей речи был большой, но многие меня поддержали, заявив, что такая опасность несомненно существует. К сожалению, мое предвидение оправдалось. Не только сценаристы, но даже многие режиссеры при встречах в Доме Кино рассказывали мне о тех безобразиях, что стали твориться на студии. Сменилось уже два директора студии: Тихонов ушел на пенсию, а Варенцов ― умер! После него пришел новый ― Рябинский. Ушел с поста главного редактора М. С. Шапров, почти в три раза вырос редакторский аппарат. При мне было четырнадцать человек, теперь около сорока ― при том же количестве фильмов и киножурналов, но зато почти нет ни одной картины без режиссера-соавтора и редактора, а заказные сценарии они все пишут сами. Качество же кинофильмов снизилось, ибо идет погоня за темами относительно «легкими», «самоигральными» ― по искусству, о природе, географические и т.п. Фундаментальных же тем о науке почти нет, о чем идет речь на каждом совещании и собрании. Одно объединение не ведает, над чем работает другое. Автора, пришедшего со своим замыслом, гоняют из объединения в объединение, тематика не организована редакторатом, как было раньше, не подсказывается, и часто получается так, что замысел автора уже использовал кто-то другой. Так было и со мной, когда я подала заявку на фильм об академике Прянишникове. Мне долго не отвечали, а потом вышел фильм режиссера Ермакова, сроду не писавшего сценариев, использовавшего предложенные мной приемы и материал. С приходом на пост главного редактора Бганской. вроде бы началась «централизация», но зато все жаловались на нежелание работать со старыми авторами, давно связанными со студией; ставка делалась на привлечение новых кадров, сиречь ― знакомых Бганской по телевидению.

По моему сценарию был поставлен фильм «Хлеб и земля» на Киевской студии. Другой мой сценарий был в производстве на Московской студии. Его отдали режиссеру Н. Агаповой. Она приступила к съемкам с большим опозданием. Хотя режиссерский сценарий соответствовал моему, я предложила снимать фильм будущим летом, хотя мне это было невыгодно ― отодвигалась выплата гонорара. Но объекты уже «ушли» ― и летняя, и осенняя натура. Агапова не послушалась, уехала на Украину, где думала снять натуру. Однако погода ее подвела. Чтобы спасти положение, она решила фильм в виде «драматического диалога за круглым столом», устроив чисто словесное обсуждение проблемы правильного кормления коров («не обязательно коровам хвосты крутить»). Когда смотрели отснятый материал, я была потрясена этой беспардонностью, а тут еще раздался ехидный вопросец одного из режиссеров: