Я не знаю, чем именно. Мне было всего десять лет, я был младшим ребенком в семье, и меня не посвящали в… хм… взрослые дела.

Я помню лишь, как ночью налетели солдаты. Они взяли наш дом в Севилье приступом, будто разбойничье логово. А следом за солдатами вошли два монаха в доминиканских рясах. Отцу попросту заломили за спину руки и уволокли его, не дав даже надеть камзола. А потом какой-то усатый ублюдок в кирасе подошел к моей сестре и разорвал на ней камизу от ворота до пояса. Мать закричала, бросилась на колени перед монахами, умоляя защитить дочь от солдат. Знаете, Годелот, что ответил монах? «Ведьминому отродью и судьба по заслугам».

Да… Я плохо помню ту ночь. Сестра бросилась бежать, а солдат нагнал ее и ударил в спину прикладом. Ей было пятнадцать. Я рванулся к сестре, но меня оторвали от нее и тоже куда-то поволокли. У самого порога я споткнулся о тело матери. Прошло больше тридцати лет, а я вижу ее как наяву. Глаза… Огромные, распахнутые, неподвижные. Пламя факелов в зрачках. И багровая дыра в груди. Точно посередине, над пуговицей сорочки. Сестру убили той же ночью. Отца казнили через несколько дней.

Орсо поморщился и потянулся за водой. Годелот машинально подал ему кружку, а в памяти всплыла его первая ночь в особняке Фонци. «Я недолюбливаю святых отцов, Мак-Рорк».

Полковник отер губы и тяжело откинулся назад:

— По наивности я думал, что меня тоже собираются казнить. Но меня сочли годным к исправлению. Заперли в закрытой духовной семинарии и принялись исправлять. Исправляли на совесть и с душой. Били, сажали под замок, морили голодом. Четыре раза я сбегал, и меня четыре раза ловили. Каждый раз наказывали суровей. В четвертый раз приложили спиной к раскаленной каминной решетке. Но мои наставники не учитывали одного: с каждой новой неудачной попыткой я подмечал свои ошибки и в следующий раз не повторял их. А потому каждый раз убегал все дальше.

Так прошло два с половиной года. И в тринадцать лет побег мне удался. Идти было некуда, просить помощи не у кого. И я понял, что единственный мой путь — армия. Немного помыкавшись по стране, я разыскал расположение войск, идущих в Миланское герцогство. Меня подобрали и сделали мальчиком на побегушках, а затем, признав непригодным ни к каким ремеслам, запихнули в пехоту. Это была моя первая большая удача.

Не стану разводить стариковских мемуаров. Все было непросто. За многие годы службы я немалого добился на военной стезе, однако одновременно нажил и немало неприятностей. Затем по молодости вляпался в кое-какие политические дела и обзавелся высокопоставленными и могущественными врагами. Словом, к двадцати шести годам я удостоился большой чести: моя голова была оценена в круглую сумму и за мной охотилась целая свора наемников. Я же никогда не принадлежал к тем патриотам, что предпочитают могилу в родной земле скитаниям по чужбине, а посему незатейливо дезертировал и пустился в бега.

В Европе спрятаться удалось бы едва ли, и я задумался о Московии. Об этой необъятной варварской стране рассказывали настоящие чудеса. И уж там затеряться было наверняка проще простого. Оставались сущие пустяки. Добраться до приграничной швейцарской деревушки. Но для этого предстояло пересечь две итальянские провинции…

* * *

Он знал, что не сможет долго скрываться. Однако совершенно не ожидал, что попадется так быстро и глупо. Лейтенант Орсо был умен и решителен, но сейчас впервые понял, как мало пригодна его военная доблесть в жизни затравленного хищника.

Наемник настиг беглеца в убогом трактире, где Орсо надеялся найти убежище для краткого отдыха перед отчаянным рывком на север, в Швейцарию. Денег оставалось мало, но при должной экономии их должно было хватить до крохотной горной деревни, где жил его прежний однополчанин.

Преследователь не стал утруждаться особыми затеями. Он явился прямо в полутемную каморку, которую занимал беглец, почти бесшумно вскрыл дверь и возник на пороге, сжимая в руке длинный толедский нож. Схватку Орсо запомнил плохо. Его спасли лишь непогрешимые инстинкты, не дожидавшиеся велений измученного усталостью рассудка, да окно первого этажа, оказавшееся милосердно большим для его широких плеч. Худо было лишь то, что в коридоре Орсо столкнулся с насмерть перепуганным слугой. Увидев окровавленного человека с безумными глазами, парень прилип к стене, желто-серый от страха. Но лейтенант знал: тот непременно поднимет тревогу.

И сейчас Орсо, хрипло втягивая холодный осенний воздух, хромал вдоль ночного тракта. В тусклом свете почти полной луны, неохотно пробивавшемся сквозь рваные облака, струи дождя казались стеклянной пряжей. Грязь разъезжалась под сапогами, но ледяное сукно промокшей одежды притупляло огнедышащую боль в двух глубоких ранах.

Не беда… Все это было преодолимо. Раны не смертельны. Дождь однажды все равно иссякнет. Намного хуже было другое. В трактире остались все его пожитки: плащ с зашитыми в швы драгоценностями, припасенными на первое время в бегах, шляпа, деньги, оружие. Он был затерян на расквашенном непогодой проселочном тракте где-то в северной Италии, и один дьявол знал теперь, как Орсо добраться до единственного человека, согласного помочь ему.

Дорога слегка уклонилась вниз. Идти стало легче, но Орсо все равно не знал, куда идет, а потому проку в этом было мало. Сейчас требовалось уйти подальше от трактира, надеясь, что силы не изменят ему, а наемник, оставленный в его каморке с проломленной головой, не выживет и не развяжет язык. Однако без денег не сунешься даже в притон для попрошаек.

В месиве жидкой грязи под ногу подвернулся корень. Лейтенант неловко взмахнул руками и тяжело рухнул в вязкую глину, глуша крик, — в рану на бедре будто воткнули вертел. Ну же, встать. Не валяться, словно свинья в канаве…

Левая нога едва слушалась, рана мерзко пульсировала — кровотечение усиливалось. Скоро нога онемеет, а силы начнут оставлять его. Стиснув зубы и беззвучно бранясь, офицер оттолкнулся локтями от земли и принялся медленно вставать. В шуме дождя он не сразу услышал топот копыт.

Орсо встал и захромал дальше. От боли перехватывало дыхание, в голове мутилось. И в этот момент из темноты за спиной раздались скрежет колес и окрики кучера, а по раскисшей дороге запрыгала желтая рябь огненных отблесков: сзади приближалась карета. Лейтенант отшатнулся к обочине, поскользнулся, едва не сорвавшись в придорожный ров, и попытался прибавить шагу. Но карета поравнялась с ним, и с негромким щелчком распахнулась дверца.

Лейтенант машинально ссутулился, когда свет фонаря ударил ему в лицо, и отступил на самый край дороги, стремясь слиться с