девушками. Кто знает, с кем он будет проводить время? Я знаю, ты ему очень нравишься. Так что…»

Мэй позже напишет, что предложение ее ошеломило. У нее словно земля ушла из-под ног. Это было неправильно. Джон был ее начальником, и он был женат. Невольно она увязла в играх этой старшей, гораздо более опытной и искушенной светской пары. «Меня приучили верить, что такие мужчины, как Джон, талантливые и знаменитые, никогда не выбирают таких женщин, как я. Мы работали на таких мужчин, как Джон. У нас не было с ними романов», — говорила она.

Она отвергла саму идею. Но Йоко упорствовала. Решение свести этих двоих казалось ей логичным и благим для всех. «Ни о чем не беспокойся, — сказала Йоко помощнице. — Все хорошо. Я обо всем позабочусь».

Несколько вечеров спустя, при непрестанной поддержке Йоко, Мэй отправилась в студию с Джоном, и, когда сессия записи завершилась, позволила ему проводить себя домой и легла с ним в постель.

Йоко была в таком восторге, что вскоре после того, как пластинку Джона передали на Capitol Records, а самой Йоко нужно было на несколько дней уехать на съезд феминисток в Чикаго, она предложила Мэй на время ее отсутствия перебраться в «Дакоту». Так будет удобней и для нее, и для Джона, сказала она юной ассистентке.

На деле оказалось, что новоиспеченным любовникам удобнее было удрать в Лос-Анджелес. Джон оправдывал это тем, что собирался помочь Ринго с пластинкой. С того момента Джон и Мэй будут вместе почти полтора года.

То, что Йоко так спокойно организовала для своего мужа роман на стороне, поразило не одну только Мэй. Но для Йоко в этом не было никаких противоречий. Аристократки в Японии, да и во многих других культурах, традиционно привечали любовницу в семейном доме. Йоко, конечно, могла быть феминисткой, — но здесь она следовала давней традиции. Если ее и покоробил побег Джона и Мэй в Калифорнию, она никогда этого не признавала — и напротив, всегда говорила, что сама отправила пару в Лос-Анджелес. Так она сказала мне.

Мэй вспоминала этот эпизод иначе. Но многое из того, что случилось за те полтора года, скрыто в тумане. И все зависит от того, чьему толкованию событий и мотивов в этом странном союзе мы пожелаем поверить. Мэй считала, что гордая Йоко просто не может допустить слухов, будто муж променял ее на миленькую девочку. Люди должны были верить, что все в ее власти. Ей это было важно.

Что до Джона, ему позволили всласть порезвиться. Он сорвался с поводка. Он был женат практически всю свою взрослую жизнь. А теперь снова ощутил себя подростком — с девушкой, которая едва миновала пору ранней юности и больше всего в жизни обожала болтать и слушать рок-н-ролл.

По правде, как вскоре начала понимать Мэй, его не сняли с поводка. Когда они с Джоном начали вести «рок-н-ролльную жизнь» в Лос-Анджелесе, Йоко регулярно звонила, утром и вечером, иногда по десять раз в день, и напоминала Мэй, что ее задача — сделать Джона счастливым, позаботиться о нем и внимательно следить за тем, чтобы он не попал в беду. Именно так на это смотрела Йоко. Мэй просто делала свою работу.

Йоко говорила, что Джон тоже часто звонил ей. Что он сам обо всем этом думал? Гадал ли, какие мотивы подвигли Йоко свести их с Мэй, — кто знает? Он был в курсе, что она увлеклась гитаристом, с которым работала. Может, в глубине души она думала, что, если у них с Джоном будет открытый брак, ей тоже можно будет завести роман? Именно на это он намекнул, когда звонил Питу Шоттону, давнему другу.

Сперва Джон наслаждался лос-анджелесскими каникулами с Мэй, поселившись на квартире у Гарольда Сейдера, своего адвоката, но вскоре захотел вернуться к работе. С выходом фильма «Американские граффити» началось возрождение рок-н-ролла, и он хотел быть частью этого возрождения. Он вернулся к старому образу рок-певца, и новая пластинка с песнями в их раннем ливерпульском духе, казалось, подошла бы ему как нельзя лучше. А кто лучший на свете продюсер? Конечно же прославленнейший Фил Спектор!

Когда Йоко рассказали об участии Спектора, она сразу же встревожилась, и не без причины. Мэй тоже волновалась. Ей не нравился этот человек. «Идем к дракону в пасть, — пошутил Джон, когда он и Мэй впервые посетили дом Спектора. Но, хотя он тайком звал Спектора Вампиром, а Йоко все время предупреждала остерегаться продюсера, Леннон настаивал: он будет работать с ним и даст ему «полный контроль над пластинкой». Ему нравилось, что Спектор сделал с «Imagine». Ему был нужен еще один такой хит.

Но началась работа — начались и ошибки. Сессии Beatles с Джорджем Мартином были тяжелым трудом при закрытых дверях. Спектор же превратил свою студию, расположенную прямо на участке у его дома в Лос-Анджелесе, в проходной двор. То и дело заглядывали друзья-знаменитости — то Шер, то Джони Митчелл, которая однажды вечером привела Уоррена Битти, а в другой вечер — Джека Николсона — так, поболтать да на Джона Леннона посмотреть. Студия A&M Records, где когда-то снимал свои фильмы Чарли Чаплин, была рассчитана максимум на восьмерых музыкантов, но Мэй как-то раз насчитала двадцать семь — включая Стива Кроппера из Мемфиса, Леона Рассела и гитариста-виртуоза Джесси Эда Дэвиса. И поскольку Фил Спектор являл все грани своей истерической мании величия, возлияния не прекращались ни на мгновение.

А еще Мэй предстояло открыть эффект Джекила и Хайда, который оказывал алкоголь на ее возлюбленного босса. Джон злился. Каждая песня записывалась долго. Очень долго. Спектор требовал от музыкантов дубль за дублем. Джону все время приходилось ждать, пока придет его очередь записывать вокал, и чем дольше он ждал, тем сильней напивался. Однажды вечером он поругался с продюсером и напился так, что петь уже просто не мог.

Кликнув на помощь телохранителя, Спектор усадил Джона в машину и отвез его в Бель-Эйр, в дом еще одного рок-продюсера, Лу Адлера, — Джон и Мэй жили там, пока Адлер был в отъезде. Спор перешел в драку, пока Спектор и телохранитель на пару не угомонили Джона и не затащили его в спальню, где связали по рукам и ногам, а потом сняли с него очки и ушли, велев Мэй не выпускать его, пока не протрезвеет. В конце концов, что было неизбежно, Джон освободился, Мэй кинулась в соседний отель просить помощи, а Леннон разнес весь дом, содрал со стен платиновые диски Лу Адлера и