с его глубоко укоренившимся безраздельным чувством собственной исключительности, и это несоответствие вызывало в нем сильнейшую внутреннюю неудовлетворенность. Каждый день Майскому приходилось преодолевать разочарование в самом себе, отчего он, и прежде не отличавшийся мягким характером, теперь стал особенно замкнут, хмур, раздражителен и колок. Правда, несколько месяцев назад, когда они с Павлом Федоровичем занялись бизнесом, внутренний конфликт Майского ненадолго отошел на второй план: несмотря на то, что как таковой прибыли их магазин не приносил, движение, которое приобрела его жизнь, та совокупность маленьких побед, которые начали потихоньку составлять задуманную им цель, придавало Майскому сил и невероятно вдохновляло. Когда же и этот проект, воплощавший все его надежды и смысл жизни, рухнул, а его место занял один только эфемерный образ, не имеющий сколько-нибудь конкретных очертаний, Майский совершенно отчаялся и безмерная озлобленность, происходившая от его внутренней неудовлетворенности, еще сильнее, чем когда либо сквозила теперь в нем. Всецелая убежденность в собственной исключительности и одновременно осознание факта своей полной заурядности раздирало Майского изнутри. И сейчас, здесь, на врачебно-трудовой комиссии, нервы его были раздражены до крайности.

В таком чрезвычайно нервическом состоянии сознание Майского характеризовалось особенной мнительностью и ранимостью. Его душевное смятение было настолько сильным, что в любом слове, двусмысленном замечании, да и просто косом или назойливом взгляде Майский видел попытку задеть или оскорбить его. Он на все реагировал с крайне болезненной чувствительностью, и когда нашел сейчас на себе пристальный взгляд сидевшего напротив него старика, то черная желчь поднялась в нем.

Старик продолжал, как и прежде в упор смотреть на него. Майский с силой сжал губы и снова отвел взгляд, на этот раз еще дальше в сторону. Но в таком положении он смог просидеть только несколько секунд: разжигаемый изнутри злобой и агрессией, Майский в очередной раз поспешил обратить взор на старика — тот продолжал смотреть ему прямо в глаза. Возмущение, охватившее в этот момент Майского, было настолько сильным, что привело в движение все его тело: он уже не мог усидеть на месте и начал беспокойно ерзать на стуле в разные стороны, потом неожиданно выпрямился, подался для чего-то вперед, но вдруг снова отстранился и, ссутулившись, продолжил исподлобья разглядывать старика.

В старике было что-то неестественное, непонятное: лицо его выражало абсолютное спокойствие — на нем отсутствовали всякие эмоции; он сидел не шевелясь, даже почти не моргая и пристально гладя на не находившего себе места мужчину. Особенно Майского смутил взгляд старика: очень странный, необычно холодный и спокойный, с неподвижными, как будто застывшими зрачками. Именно глаза были во всем этом непостижимом, похожем на статую старике самым безжизненным местом. Всматриваясь в них некоторое время, Майский вдруг ощутил страх: этот до крайности странный старик начал пугать его. И в ответ на возникший страх в Майском тут же усилилась бродившая в нем агрессия: лицо его искривилось в злобной гримасе и он резко кивнул старику, как бы спрашивая движением головы «Что ты на меня уставился?»; и хотя внешне старик по-прежнему оставался без движения, каким-то необъяснимым животным чутьем Майский ощутил, что тот заметил этот его вопросительный кивок.

— Что смотришь? — спросил Майский уже вслух, одновременно с этим повторив свой кивок головой.

После этих слов старик вдруг ожил: он сначала как будто насторожился, но тут же улыбнулся, чуть сощурив глаза и начав чаще моргать ими.

Радостное выражение, которое изобразилось сейчас на лице старика, сильнее прежнего разозлило Майского.

— Что смотришь?! — повторил он громко и вызывающе.

Произнеся сейчас эти слова, Майский почувствовал, что многие из сидевших поблизости людей обратили сейчас к нему свое внимание и резко повернулся в их сторону. Однако, как только он развернулся, все заинтересовавшиеся тут же поспешили возвратиться каждый к своему занятию.

Майский снова оборотился к старику и к огромному своему негодованию увидел, что тот все так же продолжал смотреть на него, еще шире расплывшись в своей прежней нахальной улыбке. Желчная яростная злоба переполнила Майского, но вдруг ему в голову пришла неожиданная для него самого идея о том, как следовало бы сейчас поступить. Уже через минуту он стоял у будки охранника и, перемолвившись со стражем порядка несколькими фразами, вместе с ним направился назад. Вернувшись на свой стул, Майский вновь уставился на старика, который в этот раз уже не смотрел на него, а полностью сосредоточился на охраннике, вплотную подошедшем к нему.

Охранник был еще достаточно молодой мужчина, с несуразно сложенной, но внушительной фигурой и туповатым выражением лица. Приблизившись, он окинул старика сверху вниз оценивающим взглядом, и лицо его приобрело слегка пренебрежительное выражение.

— Здравствуйте, — обратился он к старику. — Вы на комиссию?

— Нет, — добродушно, с какой-то даже наивностью в голосе ответил ему старик, продолжая широко улыбаться.

— Куда же вы пришли?

Старик молчал.

— Вы ожидаете приема? — еще настойчивее поинтересовался охранник.

— Нет, — по-прежнему продолжая улыбаться, неуверенно проговорил старик.

— Тогда к кому вы пришли?! — громко повторил свой вопрос охранник.

Старик молча улыбался, но уже не так широко, а как бы даже жалостливо. Брови его напряглись и вопросительно приподнялись с внутренней стороны, а сам он вдруг весь замер, словно в ожидании чего-то.

— Покиньте, пожалуйста, помещение! — твердо проговорил охранник. — Здесь находятся только те, кто пришел на врачебно-трудовую комиссию, — резюмировал он, и шагнул несколько в сторону, как бы освободив старику путь к выходу.

С минуту старик еще смотрел на охранника, будто бы обдумывая дальнейшие свои действия, а после, так ничего и не произнеся, поднялся в каком-то обреченном смирении, взял со стула свою кепку, все это время лежавшую под ним и оттого крайне смявшуюся, потерявшую всякий вид, и, напялив ее на голову, направился к выходу. Охранник тоже пошел за ним следом, назад в свою будку.

Когда старик ушел, Майский еще некоторое время пребывал во взбудораженном состоянии. Погрузившись в свои размышления, он как бы выпал из действительности, но продлилось это забытье не долго — суровая непереносимая реальность вскоре снова ворвалась в его сознание. Будто бы приходя в себя после оглушения, Майский стал различать голоса и шум, опять осмысленно взглянул на окружавший его мир, и уже через минуту не мог отделаться от навязчивой, западающей в мозгу беседы находящихся по соседству мужчин.

— …Легко! — выпалил сидевший справа совсем молодой человек, по виду лет двадцати трех. — В интернете расценки просто в открытую опубликованы.

— И сколько стоит? — поинтересовался его собеседник: одетый в синюю вельветовую куртку низенький мужчина, крутивший в руках небольшую черную кепку.

— Сорок тысяч.

— Ничего себе!

— Да-а-а…, — понимающе протянул молодой человек. — Но там вообще никаких справок