кроме того с одной стороны ее закрывал большой киоск, отчего тут почти не ощущалось ветра и находиться было вполне себе комфортно. На остановке стояла женщина с большой, доверху наполненной чем-то сумкой, да еще трое высоких молодых парней лет девятнадцати, одетые в джинсы, кроссовки и короткие плотные черные кожаные куртки. Парни имели лихой вид: стоя в размашистых позах, они громко беседовали, смелись, курили и, будто вовсе не замечая установившегося мороза, бодро пили пиво, по бутылке которого было в руках у каждого из них.

Выйдя на остановку, Майский остался стоять у самого ее края, возле лавки. Он предусмотрительно не стал проходить дальше, а устроился позади находившихся здесь людей, так, что повернувшись сейчас лицом навстречу потоку автомобилей, мог наблюдать и за проезжающим транспортом, и за женщиной, и за молодыми парнями. Майский знал, что автобус еще долго может не появиться (помимо того, что его номер редко ходил, так была еще и середина рабочего дня — самый разгар обеда) и внутренне приготовил себя к длительному ожиданию. Несколько минут он стоял без движения, отслеживая взглядом проезжавшие автобусы, пока вдруг не почувствовал, что кто-то приближается к нему сзади. Майский повернулся и тут же весь сморщился, ощутив невыносимую вонь, распространявшуюся от бича, обходившего его сейчас с левой стороны.

Вид у бича был совершенно отвратный. Его лицо, округлое и водянистое, безобразно заплыло и, казалось, вообще неспособно было изобразить какие-либо эмоции. Оно имело настолько явно выраженный синюшно-бардовый цвет, что на нем был почти незаметен огромный, еще достаточно свежий, с кровяными подтеками сизый синяк, украшавший левый глаз бича. Волосы на голове у него были короткие, все слипшиеся, скомканные в колтуны; бороды не было, а вместо нее торчала длинная щетина, которая была так безобразно острижена, что придавала нижней части лица совершенно несимметричную несуразную угловатую форму. Одет бич был в джинсы и кожаную куртку, но одежда на нем находилась в крайне непотребном состоянии: джинсы были изодраны, все серые от въевшейся в них пыли, из-под куртки торчал засаленный свитер, испещренный множеством свежих и не очень пятен, самого различного цвета и происхождения, а сама куртка была основательно протерта, то тут, то там свисая наполовину оторванными широкими лоскутами кожи. На ногах у бича были изношенные донельзя ботинки, целиком облепленные толстым слоем осенней вязкой земли, а на плече висел рюкзак, такой же бесформенный и грязный. Но ни безобразная одежда бича, ни его бесчеловечный вид, не шли ни в какое сравнение с той ужасной вонью, которую источало все его существо.

Пройдя мимо Майского, бич уселся на лавку, которая находилась в нескольких метрах левее, однако, несмотря на расстояние, исходивший от него тошнотворный запах продолжал ощущаться по-прежнему остро. Этот запах до крайности взбудоражил обоняние Майского, так что тот сразу поспешил отойти в сторону, ближе к стоявшим впереди парням.

Молодые люди к тому времени тоже успели заметить бича и уже не разговаривали друг с другом, а, сохраняя насмешливые выражения лиц, с неподдельным интересом уставились в сторону лавки, предвкушая забавное зрелище. Их ожидания вполне оправдались: к безмерной радости парней, уже через минуту бич принялся копаться в стоящей возле лавки мусорке, почти по самое плечо погрузив в нее свою руку. Вскоре он извлек из урны грязный заляпанный полиэтиленовый пакет, в котором помимо нескольких сигаретных окурков лежала какая-то недоеденная выпечка, по форме похожая на беляш. Развернув пакет, бич понюхал тесто и, видимо вполне удовлетворившись состоянием беляша, откусил от него приличный кусок, а оставшуюся часть положил в свой рюкзак. Увидев это, парни расхохотались и в конец развеселились. Бич же, похоже, вообще не заметил их громкого смеха, и как ни в чем небывало продолжил свое занятие: смачно разжевывая беляш, он изредка доставал что-нибудь из мусорки, бегло изучал найденный предмет, после чего либо клал находку в свой рюкзак, либо снова возвращался к раскопкам.

Все время, пока бич ковырялся в урне, парни наблюдали за ним, периодически разражаясь громким показным смехом; когда же тот, наконец, оставил мусорку в покое, они, посмотрев в его сторону еще немного и поняв, что больше ничего интересного увидеть им здесь не удастся, вернулись к прерванному разговору. Но проговорили они совсем недолго: через несколько минут к остановке подъехал автобус и парни, залпом допив остававшееся пиво и повыкинув бутылки, ловко запрыгнули в него. За ними последовал и Майский.

Народу в автобусе было не так уж и много: все сидения оказались заняты, но при этом стояло только человек пять, отчего в салоне было вполне себе просторно. Поднявшись по ступенькам, Майский не стал проходить далеко, а устроился поблизости от входа; когда же он развернулся лицом к двери, то с удивлением и к огромному неудовольствию своему обнаружил, что сидевший до этого на лавочке бич уже подходил к автобусу следом за ним. Бич, по всей видимости, тоже собирался проехаться на общественном транспорте, и даже заготовил для этого полагающиеся десять рублей, которые сжимал сейчас в своей грязной руке, покрытой грубыми толстыми коростами и увенчанной безобразными нестрижеными черными ногтями.

Майский весь нахмурился и напрягся, представив, что будет твориться в закрытом автобусе, когда в него залезет этот отвратно смердящий бич. Он обвел вопросительным взглядом окружавших его людей, как бы пытаясь заручится поддержкой кого-нибудь из них, но, похоже было, что кроме него самого, да еще трех молодых парней стоявших с ним на остановке никто из присутствующих не представлял, что их ожидало. От осознания своей неспособности хоть как-то воспрепятствовать бичу, Майский испытал вдруг глубокое отчаяние, вперемежку с яростным негодованием.

— Он что, тоже с нами поедет? — чрезвычайно зло и раздраженно проговорил Майский, несознательно адресовав свои слова к стоявшим рядом и болтавшим о своем молодым парням.

Услышав вопрос, парни прервали разговор и обратили свое внимание на Майского.

— Не поедет, — поняв в чем дело, тут же бойко отреагировал один из них.

Испытывая по-юношески острое желание проявить себя, молодой человек подошел к выходу и, упершись двумя руками в поручни, с такой силой пнул в грудь начинающего уже забираться в автобус бича, что тот пролетел метра полтора, прежде чем рухнул на землю. Женщины ахнули, а молодые люди дружно и очень громко расхохотались; но заметя на себе осудительные взгляды окружающих, все же умерили свой смех и, сохраняя приподнятое расположение духа, сосредоточились на разговорах друг с другом.

Двери автобуса закрылись, и он поехал дальше по маршруту. Майскому стало гадко и тягостно на душе; еще некоторое время он продолжал наблюдать в окно за