– Чего именно?

– Вашего поведения в ту нашу встречу в фамильном склепе, когда я сказал вам, что мы с ней собираемся пожениться. Обман, бессовестная ложь повсюду; весь мир – дурная пьеса![232]

Стефану совсем не по нутру пришлось такое неверное истолкование его мотивов, даже несмотря на то, что это был всего-навсего поспешный вывод, к которому его друг пришел в расстроенных чувствах.

– Я не мог поступить иначе, чем я поступил, питая к ней должное уважение, – сказал он жестко.

– В самом деле! – воскликнул Найт тоном горчайшего упрека. – То, что вы также должны были сделать, питая к ней должное уважение, так это жениться на ней, я полагаю! Я надеялся… страстно желал… чтобы ОН, которым оказались ВЫ, непременно сделал это.

– Я вам премного обязан за такую надежду. Но вы выражаетесь очень таинственно. Я считаю, что у меня чуть ли не самая извинительная причина на свете не делать этого.

– О, и что же это была за причина?

– Это я не могу сказать.

– Вы должны были сделать для этого все возможное, вы должны были сделать это немедленно; это же простая справедливость по отношению к ней, Стефан! – закричал Найт вне себя. – То, что вы знали это прекрасно, это мучит и ранит меня больше, чем вы помыслить можете, – узнать, что вы никогда не пытались загладить свою вину перед молодой женщиной такого склада, столь доверчивой, столь склонной отдаться своим чувствам без оглядки, бедной маленькой глупышкой, насколько же это к худшему для нее!

– Ба, да вы рассуждаете, как безумец! Вы же отбили ее у меня, разве нет?

– Подобрать с земли то, что другой отшвыривает прочь, это едва ли называется «отбить». В любом случае, не стоит затевать большую ссору на эту тему, так что нам лучше расстаться.

– Но я пребываю в большой уверенности, что вы самым мрачным образом неверно понимаете что-то, – сказал Стефан, потрясенный до самой глубины своего сердца. – Скажите мне, что же я сделал? Я потерял Эльфриду, но неужели это столь тяжкий грех?

– Это было ее решение или ваше?

– Что за решение?

– Чтобы вы расстались.

– Я отвечу вам честно. Это было ее решение полностью, полностью.

– Какова же была ее побудительная причина?

– Я едва ли могу ответить. Но я расскажу вам всю нашу историю без утайки.

Вплоть до этого дня Стефан думал без колебаний, что он ей прискучил и потому она переметнулась к Найту, но ему отнюдь не хотелось делать такое заявление или даже проговаривать это в мыслях. Представлять себе все по-другому больше перекликалось с надеждой, которую породило расставание Найта с Эльфридой: что любовь к его другу Найту не была прямой причиной ее охлаждения к Стефану, но результатом лишь временного перерыва в ее любви к последнему.

– Не должно позволять такому делу сеять раздор между нами, – отвечал ему Найт, снова возвратясь к манере поведения, что скрывала его истинные чувства, словно откровенность была теперь невыносима. – Теперь я и впрямь понимаю, что ваша скрытность по отношению ко мне в том склепе была продиктована благоразумными соображениями. – Он заключил притворным тоном: – В общем, это очень странное дело, но, я полагаю, невелика была его важность, глядя на это с такого расстояния по времени; и теперь это меня уже вовсе не заботит, но я был бы не против послушать вашу историю.

Эти слова Найта, произнесенные тоном такого самоотречения и явного безразличия, побудили Смита поведать – возможно, не без некоторого самодовольства – о его былом тайном обручении с Эльфридой. Он рассказал все в подробностях с самого начала, а также о безапелляционных словах и действиях ее отца, направленных на то, чтобы погасить их любовь.

Найт стойко держал тон голоса и манеру незаинтересованного постороннего. Для него больше, чем когда-либо, было важно скрыть все его эмоции от глаз Стефана; в противном случае молодой человек был бы менее откровенен, и их встреча была бы снова безнадежно отравлена горечью. Какой был бы толк от односторонней откровенности?

В своей безыскусной повести Стефан дошел до места, где ему пришлось покинуть пасторский домик из-за того, как переменился к нему ее отец. Интерес Найта возрос. Пока что их любовь выглядела такой невинной и по-детски чистой.

– Это сложный вопрос казуистики, – заметил он, – решить, были вы виновны или нет, не говоря Суонкорту о том, что ваши родители являются его прихожанами. Это столь сильно в человеческой натуре: прикусить язык в подобных обстоятельствах. Ну, каков же был итог того, что он дал вам отставку?

– Что мы с ней тайно условились хранить верность друг другу. И чтобы гарантировать это, мы условились пожениться.

Беспокойство и волнение Найта возросло, когда Стефан вымолвил эту фразу.

– Вы не против рассказывать далее? – попросил он, следя за тем, чтобы его слова прозвучали как можно спокойнее.

– О, совсем не возражаю.

Тогда Стефан дал ему полный и подробный отчет о свидании с Эльфридой на железнодорожной станции; о необходимости, под влиянием которой они предприняли поездку в Лондон, иначе брачную церемонию пришлось бы отложить. Долгое путешествие весь день и вечер; ее робость и внезапную резкую перемену в чувствах; кульминацию ее новых чувств по прибытии в Лондон; то, как они пересекли нижнюю платформу и немедленно отправились обратно, подчинившись исключительно ее желанию; путешествие всю ночь; ее тревожное ожидание рассвета; их прибытие в Сент-Лансес, наконец – с этого места очень подробно. И он рассказал, как жительница деревни, женщина по фамилии Джетуэй, была единственной особой, что их узнала, или уехавших, или приехавших, и как Эльфрида была до смерти перепугана при виде ее. Он рассказал, как он ждал в поле, в то время как его тогда уже заслуживающая укоров возлюбленная ходила в город за своим пони, и как последний поцелуй, которым они когда-либо обменялись, был дан за милю от города, по дороге обратно в Энделстоу.

Все это Стефан рассказал по доброй воле. Он верил, что, рассказывая все это без утайки, он слово за словом делает оправданными свои притязания на Эльфриду.

– Будь она проклята! Будь проклята эта злоязычница!.. То проклятое письмо, что нас разлучило! О боже!

Найт снова начал мерить шагами комнату, и эти слова у него вырвались, когда он находился в дальнем ее конце.

– Что вы сказали? – спросил Стефан, обернувшись.

– Сказал? Разве я что-то сказал? О, я просто думал о вашей истории и о том, как странно, что я впоследствии питал чувства к той же женщине. И что теперь я… я почти забыл ее и что мы оба вовсе не любим ее, разве что питаем к ней дружеские чувства, ну, вы знаете, да?

Найт продолжал стоять в дальнем углу комнаты, отступив в тень.

– Именно так, – сказал Стефан, ликуя в душе, поскольку искренне и простодушно принял за правду импровизацию Найта.