судья у нас честный, — говорили местные купцы… И тут же почему-то добавляли: — Чтоб ему лопнуть!» или: «Когда она ушла, Коля сказал ей вслед тихо, но с большим чувством: — Чтоб ты лопнула!» [Тэффи, Взятка; Репетитор]; «У, дрянь такая! Чтоб ты лопнула!» [Аверченко, Визит] и мн. др.

28//12

Ах, ситечко! Из вашего неликвидного фонда? — Термин из практики магазинов. Неликвидными назывались товары, которые не было никакой надежды сбыть (ликвидировать). В неопубликованном фельетоне Ильфа «Неликвидная Венера» (1925; Собр. соч., т. 5) среди таких предметов назывались «кислый одеколон, зацветшие конфеты, остаток календарей за 1923 год и поломанные готовальни, калоши неходовых размеров и вонючие спички». Кооператоры имели обыкновение присоединять их в качестве «нагрузки» к товарам, пользующимся спросом.

28//13

Мы разошлись, как в море корабли. — Из популярного в годы нэпа романса (слова и музыка Б. Прозоровского): Мы никогда друг друга не любили, / В своих сердцах привета не носили, / Случайных встреч и взглядов не ценили / И разошлись, как ночью корабли…. [текст в кн.: А. Чернов, Народные русские песни и романсы, т. 1: 305, и в кн.: Русский романс на рубеже веков]. Цитата о кораблях нередка в юморе тех лет: «Мы [с бывшей любовницей] встречались чопорно и сухо, как в море корабли» [В. Шершеневич, Тысяча и одна серия, Бу 03.1927]. «Мы нет-нет, да и сходим куда-нибудь увеселиться, а потом аккуратно разойдемся, как в море известные корабли» [из письма дамы, заманивающей ухажера; В. Ардов, Драма в подъезде, Бу 21.1927].

28//14

Он [Остап] встал на подоконник, тяжело спрыгнул на влажную после ночного дождя землю и скрылся в блистающих физкультурных садах. — Эпитет «физкультурные» проясняется из ранней версии главы: «Окна редакции [ «Станка»] выходили на внутренний двор, где по кругу спортивной площадки носился стриженый физкультурник в голубых трусиках и мягких туфлях, тренируясь в беге» [Ильф, Петров, Необыкновенные истории…, 397].

Остап выпрыгивает из окна, как Подколесин в «Женитьбе» Гоголя; параллелизм усиливается благодаря сходству ситуации (бегство от матримониальных уз). У героя одного из рассказов В. Катаева с Подколесиным в силу детского воспоминания ассоциируется любой прыжок с высокого места [На полях романа (1930), Собр. соч., т. 1: 385].

Примечание к комментариям

1 [к 28//10]. «Пупсик» — дореволюционная бульварная оперетта и песенка: Меня еще с пеленок / Все Пупсиком зовут… / Когда я был ребенок, / Я был ужасный плут… и т. д.

29. Автор «Гаврилиады»

29//1

Заглавие. — «Гаврилиада» — каламбур, основанный на пушкинской «Гавриилиаде». Фривольная атеистическая поэма Пушкина (1821) печаталась в России — с цензурными пропусками — с 1908.

29//2

…Служащие самых скромных рангов: курьеры, входящие и исходящие барышни, сменные телефонистки, юные помощники счетоводов и бронеподростки. — О курьере — «маленьком человеке» советского учреждения — см. ЗТ 15//8.

Входящие и исходящие барышни («совбарышни») — секретарши, ведающие входящими и исходящими бумагами (ср. популярную в годы нэпа песенку о «Клавочке»: …На исходящих Клавочка сидит, / И ножкой топает, / И много лопает, / И стул под Клавочкой так жалобно трещит).

Бронеподростки — подростки 15–17 лет, для которых трудовым законодательством предусматривался определенный минимум мест в учреждениях и на предприятиях. «Всего на 1 июля 1926 было 138632 бронеподростка по всей промышленности» [БСЭ, 1-е изд., т. 7].

29//3

Никифор Ляпис. — Халтурные литераторы, снискивающие хлеб насущный методами Никифора Ляписа, — нередкое явление в газетно-журнальных редакциях 20-х гг. Как вспоминает К. Паустовский,

«во Дворце Труда жили десятки всяких профессиональных газет и журналов, сейчас уже почти забытых. Некоторые проворные молодые поэты обегали за день все этажи и редакции. Не выходя из Дворца Труда, они торопливо писали стихи и поэмы, прославляющие людей разных профессий — работниц иглы, работников прилавка, пожарных, деревообделочников и служащих копиручета. Тут же, не выходя из стен Дворца Труда, они получали в редакциях гонорары за эти стихи и поэмы и пропивали их в столовой на первом этаже. Там даже подавали пиво» [Четвертая полоса // Воспоминания об Ильфе и Петрове].

Есть мнение, что имя Гаврилы и общий дух стихов о нем могли быть навеяны соавторам журналом «Бузотер», где из номера в номер печатались стихи под рубрикой «Крути, Гаврила!» 1 В них сообщалось, например, что В жизнь глядя светло и мило, / Весел, прыток, юн и горд, / С детства самого Гаврила / Страсть любил стрелковый спорт; или: Но, заехав нэпу в рыло, / Въедлив, шумен и остер, / Основал стрелок Гаврила / Скорострельный «Бузотер» [цит. по кн.: Вулис, И. Ильф, Е. Петров, 146–147]. Гаврила этого, выражаясь по-современному, «сериала» стал мифической фигурой, для которой характерна универсальность профессий и ролей. В одном из эпизодов он даже предлагает себя киносъемщикам в качестве исполнителя роли Пушкина [КН 17.1926, рис. В. Козлинского, перепечатано из Бу]. В ленинградских еженедельниках «Пушка» и «Смехач» печатался аналогичный иллюстрированный сериал о любознательном, жадном до жизни совслужащем, в чьих приключениях (как и в сюжете романов Ильфа и Петрова — см. Введение, раздел 4) отражались решительно все типичные, популярные темы тогдашней злободневности. Стихотворный текст сериала сочинялся по очереди разными поэтами, рисунки делал художник Б. Антоновский, а героем был легковес и недотепа Евлампий Надькин. Подобно Гавриле, Евлампий подвизался во всех актуальных для того времени ролях (изобретателя, рыболова, фокусника, радиолюбителя, гипнотизера, спортсмена, растратчика, алиментщика, борца с хулиганством, спасателя на водах, китолова, памятника и т. д.), отзывался на самые горячие темы и кампании (совершал арктический полет, прицепившись к амундсеновскому дирижаблю «Норге», боролся за снижение цен, ратовал за режим экономии, проводил лето на свежем воздухе, устраивал новогоднюю елку, получал бандероль с ценными вещами из-за границы и т. п.) и неизменно терпел эксцентрические фиаско. Мгновенно узнаваемая фигурка Надькина с его вздернутым иглообразным носом выступала как представитель «Смехача» в разного рода рекламных призывах и анонсах.

Очевидно, что Никифор представляет иной род сочинительства — не творческий сериал, со все новыми занимательными эпизодами из жизни героя (как в эпопеях Надькина или бузотеровского Гаврилы), а многократная перекраска одного и того же топорного изделия. Приключения Надькина или бузотеровского Гаврилы, при всей своей намеренной легковесности, были честной работой коллег соавторов по журнальной юмористике, с известной долей фантазии притягивавших образ маленького обывателя к разным советским положениям. Сделать мишенью популярную фигуру Надькина было бы нетактично, «не по-товарищески», что совсем непохоже на Ильфа и Петрова. Сомнительна и нацеленность соавторской пародии на бузотеровского Гаврилу: во-первых, ввиду слишком уж открытого тождества имени героя ДС и Бу, а главное, ввиду лихо-частушечной и обезоруживающе шуточной тональности самих этих куплетов (см. выдержки выше в настоящем примечании),