— Останутся, если они сумеют их удержать. Но я оченьсомневаюсь, чтобы кому-либо из них удалось больше пяти лет удержать деньги,если они будут так их тратить. Легко досталось — легко и спускается. Их деньгиникогда не принесут им счастья. Как и мои деньги — тебе. Они же не сделали изтебя скаковой лошади, мой прелестнейший мул, не так ли?

Ссора, последовавшая за этими словами, длилась не один день.Скарлетт четыре дня дулась и своим молчанием явно намекала на то, что Реттдолжен перед ней извиниться, а он взял и отбыл в Новый Орлеан, прихватив ссобой Уэйда, несмотря на все возражения Мамушки, и пробыл там, пока приступраздражения у Скарлетт не прошел. Она надолго запомнила то, что не сумелазаставить его приползти к ней.

Однако когда он вернулся из Нового Орлеана как ни в чем небывало, спокойный и уравновешенный, она постаралась подавить в себе злость иотодвинуть подальше все мысли об отмщении, решив, что подумает об этом потом.Ей не хотелось сейчас забивать себе голову чем-то неприятным. Хотелосьрадоваться в предвкушении первого приема в новом доме. Она собиралась датьбольшой бал — от зари до зари: уставить зимний сад пальмами, пригласитьоркестр, веранды превратить в шатры и угостить таким ужином, при одной мысли окотором у нее текли слюнки. Она намеревалась пригласить на этот прием всех,кого знала в Атланте, — и всех своих старых друзей, и всех новых, ипрелестных людей, с которыми познакомилась уже после возвращения из свадебногопутешествия. Волнение, связанное с предстоящим приемом, изгнало из ее памяти колкостиРетта, и она была счастлива — счастлива, как никогда на протяжении многих лет.

Ах, какое это удовольствие — быть богатой! Устраивать приемы— не считать денег! Покупать самую дорогую мебель, и одежду, и еду — и недумать о счетах! До чего приятно отправлять чеки тете Полин и тете Евлалии вЧарльстон и Уиллу в Тару! Ах, до чего же завистливы и глупы люди, которыетвердят, что деньги — это еще не все! И как не прав Ретт, утверждая, что деньгинисколько ее не изменили!

Скарлетт разослала приглашения всем своим друзьям изнакомым, старым и новым, даже тем, кого она не любила. Не исключила она имиссис Мерриуэзер, хотя та держалась весьма неучтиво, когда явилась к ней свизитом в отель «Нейшнл»; не исключила и миссис Элсинг, хотя та была с нейпредельно холодна. Пригласила Скарлетт и миссис Мид с миссис Уайтинг, зная, чтоони не любят ее и она поставит их в сложное положение: ведь надеть-то им настоль изысканный вечер будет нечего. Дело в том, что новоселье у Скарлетт, или«толкучка», как это было модно тогда называть — полуприем-полубал, —намного превосходило все светские развлечения, когда-либо виденные в Атланте.

В тот вечер и в доме и на верандах, над которыми натянулиполотно, полно было гостей — они пили ее пунш из шампанского, и поглощали еепирожки и устрицы под майонезом, и танцевали под музыку оркестра, тщательнозамаскированного пальмами и каучуковыми деревьями. Но не было здесь тех, когоРетт называл «старой гвардией», никого, кроме Мелани и Эшли, тети Питти и дядиГенри, доктора Мида с супругой и дедушки Мерриуэзера.

Многие из «старой гвардии» решили было пойти на «толкучку»,хоть им и не очень хотелось. Одни приняли приглашение из уважения к Мелани,другие — потому что считали себя обязанными Ретту жизнью, своей собственной илижизнью своих близких. Но за два дня до приема по Атланте прошел слух, что кСкарлетт приглашен губернатор Баллок. И «старая гвардия» тотчас поспешилавысказать свое порицание: на Скарлетт посыпались карточки с выражениемсожаления и вежливым отказом присутствовать на празднестве. А небольшая группастарых друзей, которые все же пришли, тотчас отбыла, весьма решительно, хоть исмущенно, как только губернатор вступил в дом.

Скарлетт была столь поражена и взбешена этими оскорблениями,что праздник уже нисколько не радовал ее. Эту изысканную «толкучку» она с такойлюбовью продумала, а старых друзей, которые могли бы оценить прием, пришлосовсем мало, и ни одного не пришло старого врага! Когда последний гость отбылна заре домой, она бы, наверное, закричала и заплакала, если бы не боялась, чтоРетт разразится хохотом, если бы не боялась прочесть в его смеющихся черныхглазах: «А ведь я тебе говорил», пусть даже он бы и не произнес ни словаПоэтому она кое-как подавила гнев и изобразила безразличие Она позволила себевзорваться лишь на другое утро при Мелани.

— Ты оскорбила меня, Мелли Уилкс, и сделала так, чтоЭшли и все другие оскорбили меня! Ты же знаешь, они никогда не ушли бы так ранодомой, если бы не ты А я все видела! Я как раз вела к тебе губернатора Баллока,когда ты, точно заяц, кинулась вон из дома!

— Я не верила.., я просто не могла поверить, что онбудет у тебя, — с удрученным видом проговорила Мелани. — Хотя всевокруг говорили…

— Все? Так, значит, все мололи языком и судачили обомне? — с яростью воскликнула Скарлетт. — Ты, что же, хочешь сказать,что если б знала, что губернатор будет у меня, ты бы тоже не пришла?

— Да, — тихо произнесла Мелани, глядя впол. — Дорогая моя, я просто не могла бы прийти.

— Чтоб им сгореть! Значит, ты тоже оскорбила бы меня,как все прочие?

— О, не порицай меня! — воскликнула Мелли сискренним огорчением. — Я вовсе не хотела тебя оскорбить. Ты мне все равнокак сестра, дорогая моя, ты же вдова моего Чарли, и я…

Она робко положила руку на плечо Скарлетт, но Скарлеттсбросила ее, от души жалея, что не может наорать на Мелли, как в свое времяорал во гневе Джералд. А Мелани спокойно выдержала ее гнев. Распрямив худенькиеплечики, она смотрела в сверкающие зеленые глаза Скарлетт, и, по мере того какбежали секунды, она все больше преисполнялась чувства собственного достоинства,столь не вязавшегося с ее по-детски наивным личиком и детской фигуркой.

— Мне очень жаль, если я обидела тебя, моя дорогая, ноя не считаю возможным встречаться ни с губернатором Баллоком, ни с кем-либо изреспубликанцев или этих подлипал. Я не стану встречаться с ними ни в твоемдоме, ни в чьем-либо другом. Нет, даже если бы мне пришлось.., пришлось… —Мелани отчаянно подыскивала самое сильное слово, — …даже если бы мнепришлось проявить грубость.

— Ты что, осуждаешь моих друзей?

— Нет, дорогая, но это твои друзья, а не мои.

— Значит, ты осуждаешь меня за то, что я пригласила ксебе в дом губернатора?

Хоть и загнанная в угол, Мелани твердо встретила взглядСкарлетт.

— Дорогая моя, все, что ты делаешь, ты делаешь всегда сдостаточно вескими основаниями, и я люблю тебя и верю тебе, и не мне тебяосуждать. Да и никому другому я не позволю осуждать тебя при мне. Но,Скарлетт! — Слова внезапно вырвались стремительным потоком, подгоняя другдруга, — резкие слова, а в тихом голосе зазвучала неукротимаяненависть. — Неужели ты можешь забыть, сколько горя эти люди причинилинам? Неужели можешь забыть, что дорогой наш Чарли мертв, а у Эшли подорваноздоровье и Двенадцать Дубов сожжены? Ах, Скарлетт, ты же не можешь забыть тогоужасного человека со шкатулкой твоей матушки в руках, которого ты тогдазастрелила! Ты не можешь забыть солдат Шермана в Таре и как они грабили —украли даже твое белье! И хотели все сжечь и даже забрать саблю моего отца! Ах,Скарлетт, ведь это же люди, которые грабили нас, и мучили, и морили голодом, аты пригласила их на свой прием! Тех самых, что грабят нас, не дают нашиммужчинам голосовать и теперь поставили чернокожих командовать нами! Я не могуэто забыть. И не забуду. И не позволю, чтобы мой Бо забыл. Я и внукам моимвнушу ненависть к этим людям — и детям моих внуков, если господь позволит,чтобы я столько прожила! Да как же можешь ты, Скарлетт, такое забыть?!