Появление в Сечи царевича Симеона Алексеевича. Приметы его по рассказам вождя Миюсского. Принятие и допрос царевича Серко. Повесть царевича о своем уходе из Москвы. Отправка царских послов Чадуева и Щеголева к Серко с приказанием выдачи самозванца им. Встреча запорожцев с царскими послами на Украине и в самом Запорожье и разговор о царевиче. Прибытие послов в Сечь. Объяснение их с Серко в курене и с царевичем возле посольской избы. Негодование запорожцев против послов. Войсковая рада и смертный приговор послам. Успокоительное действие Серко на казаков. Частная беседа Серко с посланцами и перечисление им всех вин царя в отношении Серко. Недоверие запорожцев к московским послам и отправка в Москву собственных. Удержание царевича запорожцами в Сечи. Возвращение послов в Москву и рассказ их обо всем виденном в Запорожье

В то время, когда Серко промышлял под Тятином, а в Запорожье свирепствовало моровое поветрие, в это самое время, в начале зимы 1673 года, в Сечи произошло дело, давно неслыханное во всем Запорожье: объявился царевич Симеон, назвавший себя сыном царя Алексея Михайловича. Он показался сперва на речке Самаре, левом притоке Днепра, а оттуда спустился к Чертомлыку, в самую Сечь[728]. «В тот час, в веденье всех казаков, приехал на конях, называясь быти царевич, и стал на том месте, где Косагов великого государя с ратными людьми стоял, до приходу Серкова. На вид этот человек хорош и тонок, долголиц, не румян и не русяв, несколько смугловат, мало разговорчив, очень молод, всего около 15 лет, на теле имеет какие-то два знамени – орлы да сабли кривые; одет в зеленый, подшитый лисицами, кафтанец; с ним прибыло восемь человек донцев с вождем Иваном Миюсским, хохлачем по рождению. Миюсский под клятвою сказал запорожскому судье, будто у называющегося царевичем на правом плече и на руке есть знамя, похожее на царский венец».

Прибыв в Сечь, царевич ожидал приезда Серко в течение целой недели, а по истечении недели, узнав, что Серко приближается к Сечи, распустил знамена и вышел навстречу кошевому. Серко принял его так же, как и принял других казаков. Оставив войско за городом, Серко один пошел в Сечь для того, чтобы прочесть письма, присланные ему гетманом Иваном Самойловичем и хранившиеся до приезда кошевого в войсковой скарбнице. Выслушав письма, Серко вновь вышел за город и, став на другом месте, послал за царевичем. Когда царевич пришел, то Серко сперва пригласил его сесть между собой и знатным запорожским казаком Григорием Пелехом, а потом спросил: «Слышал я от своего наказного, что ты называешься сыном какого-то царя; скажи правду, боясь Бога, потому что ты очень молод: нашего ли ты великого государя и великого князя Алексея Михайловича сын или другого какого-нибудь, находящегося под высокодержавной рукой его, скажи истинную правду, чтобы мы не были обмануты тобой так, как иными, бывшими в войске, плутами». На эти слова Серко молодой человек, поднявшись с места и сняв шапку, ответил как бы плача: «Не надеялся я на то, чтобы ты стал стращать меня, хотя и вижу, что оно так делается. Бог мне свидетель, я настоящий сын вашего великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великой и Малой и Белой России самодержца, а не иного кого». Услышав то, Серко снял шапку и, вместе со своими товарищами, поклонился царевичу до земли, а после поклона, также вместе с товарищами, стал угощать его питьем. Царевич не отказывался от питья, но все время стоял и смотрел в землю. После этого бывший в Сечи гетманский посол Зуб спросил: «Будешь ли ты писать своею рукой к гетману, а главным образом к своему батюшке, к великому государю, объявишь ли о себе?» На это царевич отвечал: «Господину гетману шлю поклон изустно, а к батюшке писать трудно, – опасаюсь, чтобы мое письмо не попалось в руки боярам; такого же человека, который бы мог передать мое письмо прямо в руки государя, мне не отыскать; и ты, кошевой атаман, смилуйся надо мной и никому из русских людей о том не объявляй. Из царского дома я отлучился потому, что сослан был в Соловецкий монастырь; в бытность же на острову Степана Разина, я тайно к нему перешел, и до тех пор, пока он не был взят, я при нем состоял, а потом с казаками на Хвалынском море ходил и струги гулящим нанимал; после того на Дон перешел, а теперь хочу в Киев и к польскому королю ехать». К этим словам царевича вождь Иван Миюсский добавил потом Серко, что действительно на теле царевича имеются знаки, похожие на царский венец.

Узнав о появлении в Запорожье царевича Симеона, царь Алексей Михайлович, при всей своей тревоге относительно наступления турок на Украину, немедленно послал к гетману Самойловичу и от него к кошевому Серко в Запорожье сотника Василия Чадуева да подьячего Семена Щеголева и наказал им, по приезде к гетману Самойловичу и кошевому Серко, говорить такое слово: «Ведомо великому государю, по письму гетмана, что на Запорожье, в то время, когда Серко был под Тятином, объявился с Дону вор[729] и самозванец, 15 лет, а с ним 8 человек донских казаков, и вождь им всем Ивашка Миюска; и назвался он, самозванец, сыном его царского величества, блаженной памяти царевичем Симеоном Алексеевичем… И Серко принял его ласково, кланялся и питьем потчевал. Теперь великий государь приказал объявить гетману и кошевому, что благоверный государь царевич, Симеон Алексеевич, родился в 1665 году, апреля 3 дня, а скончался в 1669 году, июня 18 дня, и погребен в церкви Архистратига Михаила при патриархах, митрополитах и архиепископах русских и при папе, патриархе вселенском и судье Паисии Александрийском, о чем извещено было особыми грамотами гетману и кошевому, а со дня рождения и до дня смерти царевичу было всех лет 4, в нынешний же год, если бы он многолетствовал, было бы 9, а не 15 лет». После изложения речи Чадуеву и Щеголеву велено было просить гетмана, чтобы он дал им, Чадуеву и Щеголеву, двух или трех есаулов или войсковых товарищей и отправил бы в Запорожье. Приехав же в Запорожье – говорить кошевому и всему поспольству, что принимать им вора и самозванца вовсе не годилось бы и что кошевой, памятуя, какое он дал клятвенное обещание при отпуске из Москвы, в присутствии царя, бояр и думных людей, должен был бы вышеупомянутого вора и обманщика с его единомышленником Миюскою и товарищами прислать к великому государю в Москву. А как этого не сделано, то царь требует, чтобы кошевой атаман Иван Серко и все поспольство поспешили отдать всех тех воров и обманщиков Чадуеву, Щеголеву и гетманским посланцам, придав им, сколько нужно, из Коша провожатых, а сверх всего сообщить им, кошевому и поспольству, что по их челобитью и по царскому указу к ним посланы ломовые пушки, нарядные ядра, пушечный мастер, умеющий стрелять ядрами, сипоши и сукна, как в прошлом году, а за все это они бы верно служили царю и чинили всякий промысел над крымскими людьми.

Послы выехали из Москвы 14 декабря 1673 года, а 21 декабря прибыли в Батурин и изложили гетману все, что им было наказано. Гетман, выслушав их слово, объявил, что ехать теперь в Запорожье нельзя, потому что ему еще неизвестно, прекратилось ли там моровое поветрие или нет. Поэтому гетман советовал послам подождать собственных посланцев, которых он отправил в Сечь и через которых он написал кошевому Серко с товарищами, чтобы он самозванца, прояву, вора и плута прислал к нему, гетману, со своими казаками; но опасается, однако, что запорожцы едва ли исполнят его приказание: они говорят, что они войско вольное – к ним кто хочет, приходит по воле и отходит так же. Приняв послов в Батурине, гетман ушел вместе с ними в Гадяч, а из Гадяча отъехал в местечко Омельник на речке Пселе; в Омельнике он узнал от запорожца Григория Пелеха с товарищами, что Серко из Запорожья вышел и отправился на морские разливы, а выходя из Сечи, он отдал приказ, чтоб казаки царевича почитали и всякую честь ему воздавали; от того ж Пелеха гетман узнал, что его посланцы задержаны в Сечи, а для чего это сделано, неизвестно. Из Омельника московские посланцы, расставшись с гетманом, поехали в местечко Келеберду на левом берегу Днепра. В Келеберде они встретились с запорожским казаком Максимом Щербаком, который, узнав, зачем ехали царские послы в Сечь, стал им говорить такие речи: «Знаете ли вы Щербака Донского, а он знает, зачем вы, Василий и Семен, посланы в Запорожье; ехать вам туда нечего, даром пропадете, потому что на Запорожье объявился настоящий царевич, и я про то все и знаю и ведаю: тот царевич деда своего по плоти Илью Даниловича Милославского ударил блюдом и оттого ушел, и по всей Москве слава носилась, что то была правда, а я в то время сидел в тюрьме в Москве, а потом, по челобитью Демьяна Многогрешного, был освобожден и ушел на Дон, а с Дона – на Запорожье». На эти слова Максима Щербака Чадуев и Щеголев отвечали, что тот царевич – вор, плут, самозванец и обманщик. В ответ на это Щербак сказал им, чтобы они плюнули сами себе в очи и завязали свои рты, потому что за такую речь свою примут злую смерть. Из Келеберды московские послы спустились в местечко Китенку при речке Ворскле и тут встретились с гетманскими посланцами и с запорожскими казаками, сопровождавшими посланцев. Гетманские посланцы объявили Чадуеву и Щеголеву, что Ивана Серко действительно нет в Сечи и что он находится на морских разливах. Что же касается самого войска запорожского, то оно, выслушав письмо гетмана о самозванце, стало смеяться над гетманом и поносить непристойными и грубыми словами московских бояр, а самозванца, по приказу Серко, величало царевичем, писать гетману вовсе отказалось, а вместо того писал к нему сам самозванец и письмо свое запечатал собственной печатью, схожей с печатью царского величества. Печать же ту сделали ему запорожцы из скарбничных ефимков, и весит она 30 золотников; кроме того, запорожцы сделали ему тафтяное с двуглавым орлом знамя и сшили хорошее платье. При отпуске гетманских посланцев самозванец пришед в раду, всячески бесчестил гетмана, называя его глупым человеком за то, что он именовал его вором и обманщиком, а самим посланцам сказал, что если бы у них не пресные души, то он велел бы повесить их; если же гетману надо знать его, то пусть он пришлет для осмотра его своего обозного Петра Забелу да судью Ивана Домонтовича; а в конце всех речей сказал, что бояре именем царского величества много раз будут за ним, царевичем, присылать с грамотами знатных бояр, но только он раньше трех лет никуда не поедет, а будет ходить в Черное море и в Крым, а кто будет прислан, даром не пробудет.