– Матерей не выбирают, – сказал Мазур.

– А если мать – неблагодарна, если она предает? Если,наконец, вы и так сделали для нее все, что только в человеческих силах, итеперь имеете право жить д л я с е б я? Страна не имеет права предавать своихофицеров, которые служили ей верно, на пределе сил. Если она это делает, незаслуживает права именоваться родиной. Я вас не понимаю, коммодор. Бываютситуации, когда хранить верность – глупо. Простите, но так оно и есть.

– Возможно, – сказал Мазур. – Только... Я не могу.Есть вещи, через которые я просто не могу переступить. Вот и все, если безвысоких слов, я их просто не умею говорить...

– Коммодор...

– Все, – сказал Мазур. – Простите, но не стоитдальше...

– Хорошо подумали?

Мазур кивнул – он просто не мог говорить.

Ольга смотрела в их сторону. Эчеверриа удрученно пожалплечами, разведя руками, вид у него был удрученный и беспомощный.

Нескончаемо долгий миг Мазур и Ольга смотрели друг другу вглаза – золотоволосая фигурка на фоне леса, пронизанного косыми яркими лучамизаходящего солнца, была прямой, как туго натянутая тетива. Слишком многоеуходило с ней из его жизни, он понимал, что никогда больше ее не увидит, и незнал, как теперь жить с болью в сердце, но иначе поступить не мог. Не могпереступить через то, что не определяется словами. Вряд ли есть такие слова. Ихне бывает...

Немой разговор взглядами длился то ли век, то ли миг. Ольгарезко повернулась – волосы вспыхнули золотистым пламенем, попав в солнечныйлуч, – и скрылась меж деревьев, быстро пошла, почти побежала в ту сторону,где стояли вертолеты. Мазур понимал, что никогда больше ее не увидит, –любимую, э т у. Такой пустоты в жизни не ощущал. Все было зря – и он сам тоже.

Капитан Эчеверриа произнес негромко:

– Знаете, сначала я отнесся к вам несколько свысока, вы,должно быть, заметили. Вы мне отчего-то показались вяловатым и никчемным,стандартным шпиончиком с дипломатическим прикрытием. Теперь я отношусь к вам снешуточным уважением, я видел, на что вы способны... но, простите, вы полный изаконченный идиот.

– Я знаю, – сказал Мазур, чувствуя, как перехватываетгорло, а в сердце по-прежнему сидит ледяная заноза, от которой никогда уже неизбавиться. – Но на свете столько идиотов, что я нисколько не бросаюсь вглаза...

И отвернулся, чтобы собеседник не видел его лица.

«ОТЕЧЕСТВО И СВОБОДА!

ДВОРЕЦ РЕМЕДИЛЬОС

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГЕРБ

Выступая от имени народа Санта-Кроче, доверившего мнепредставлять свои интересы на высшем посту в стране, памятуя о том, что злодолжно караться, а смелость вознаграждаться, стоя на страже демократическихзавоеваний, завещанных нашими Отцами-основателями, я, президент РеспубликиСанта-Кроче, настоящим объявляю: в соответствии с делегированными мне народомправами награждаю орденом «Санта-Роса» с мечами на Военной ленте подданногоРоссийской Федерации Кирилла Степановича Мазура – за заслуги перед народом иРеспубликой, не требующие подробных пояснений, но безусловно заслуживающиетакой награды. Привилегии, проистекающие из статуса кавалера данного ордена,распространяются на награжденного в полной мере, как если бы он был гражданиномРеспублики Санта-Кроче.

Президент Республики (подпись)

Суперинтенданте Государственной канцелярии

(подпись)

БОЛЬШАЯ ГЕРБОВАЯ ПЕЧАТЬ

ПЕЧАТЬ КАНЦЕЛЯРИИ»

...И когда павлин при трехцветной ленте через плечо с хорошоскрываемой скукой закоренелого бюрократа продекламировал сей шедеврканцеляризма, конный офицер в старомодном мундире, с золотыми эполетами, что-тогромко скомандовал по-испански, взметнул шпагу перед лицом в положении«подвысь» – и строй драгун повторил это, а небольшой оркестр рявкнул туш.

Мазур стоял, как мертвый. Потому что удостоенная того жеордена женщина, поименованная как «сеньорита Ольга-Анхелита Карреас», так и непоявилась на обширном дворе Государственной канцелярии, замкнутом со всехчетырех сторон высокими домами старинной постройки. Только теперь он в полноймере осознал, что не увидит ее никогда.

Они не спеша брели по Арбату – контр-адмирал Кирилл Мазур игенерал-майор Михаил Кацуба, при новеньких погонах, которые надели впервые тричаса назад, и на шее у них висели кресты с мечами ордена «За заслуги передОтечеством» второй степени, а на мундирах красовались прилагавшиеся к таковойстепени разлапистые звезды, а вокруг лениво бурлил Арбат, впаривая иностраннымдурачкам русскую экзотику, демонстрируя на продажу все, что только быловозможно измыслить, – и негр покупал матрешку, а лицо кавказскойнациональности свободу от патруля.

Не было особенных мыслей – перед глазами просто-напросто всееще стояло одутловатое лицо Большого Папы, и Мазур с вялым интересом гадал: закого тот их принял, за героев-космонавтов или орлов из «Росвооружения», удачноспихнувших Малайзии партию новеньких истребителей. С уверенностью можно сказатьодно: Большой Папа действительность воспринимал плохо.

Из толпы вынырнул расхлябанный юнец – сто одежек и все беззастежек, бандана с черепами, то ли обкуренный, то ли просто с придурью – ткнулМазура пальцем аккурат в «Санта-Росу» и с интересом спросил:

– Дед, бляху не меняешь на зеленые?

Кацуба ударил молниеносно, двумя сомкнутыми и согнутыми в«клюв ястреба» пальцами. Никто так и не понял, отчего недоросль вдруг улегсяотдохнуть возле урны, прижав руку к печени – и никто не стал вникать.

– Зря, – сказал Мазур, шагая дальше.

– Конечно, зря, – сказал Кацуба. – Ну и что?

– Знаешь, что меня больше всего удивило в данном финале? То,что нам аккуратно выдали все обещанное и даже не стали проводитьпрофилактических бесед касаемо молчания и возможных последствий.

– Ничего удивительного не вижу, – сказал Кацуба. –Один голый прагматизм. Гораздо проще и нехлопотнее было нам это все повесить,чем закатывать под асфальт. П а п а н я, надо полагать, свято хранит имиджджентльмена, честно платящего по мелким счетам, – это к р у п н ы е счета,как убедили нас английские классики, джентльмен может и не оплачивать... Безмалейшего ущерба для родовой чести. А что до профилактики... Кто-то неплохо насизучил и просчитал, дорогой адмирал. Ты не пойдешь бродить по редакциямбульварных листков, да и я тоже. Не из врожденного благородства души и высокойморали, а оттого, что собака никогда не научится мяукать. Не будем мы мяукать,это н е н а ш е. Циники мы, а не бляди, верно?

– Пожалуй что, – кивнул Мазур. – В конце-токонцов, мы все это взяли...

– А почему мы не должны были брать? Я себя не ставлючересчур высоко, но, по моему глубокому убеждению, мы столько лет рвали вклочья всех, на кого указывал хозяин, нимало не заботясь о целости собственнойшкуры, что уж на такие-то мелочи имеем право, verdad? Особенно когда сто развидели, как навешивают и более крупные звезды, и более яркие ордена на всякуюсволочь... Такова моя нехитрая жизненная философия.